Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” автор из соседнего города Печора Виктор Перепёлка.
Ходили верные слухи, что если начинают ремонт или реконструкцию любой из железнодорожных станций, значит, её скоро расформируют. Таким образом, хозяйственная служба НГЧ отмывала свой тёмный капитал, кидая на ветер материал и создавая «заоблачные» сметы. Как обычно, работы приходились на начало зимы или в её разгаре, как и на этот раз.
Заканчивался декабрь. Помещение дежурного по станции находилось в антисанитарном состоянии, потому что началась внутренняя, косметическая отделка помещений станции. Для нанесения звукоизоляционного материала, стены станции были обшиты грубой мешковиной и при вдыхании воздуха, казалось, что он насыщен густой пылью. Приходилось работать в этих условиях, так как пропуск поездов должен осуществляться в любых условиях. Несмотря на этот бардак, многие работники станции любили собираться в дежурном помещении, особенно когда там дежурил сам начальник, Виталий Владимирович – неподражаемый анекдотчик и остряк. Непонятно каким образом у него брались способности в любой ситуации разрядить обстановку юмором и куда его память вмещала сколько анекдотов и историй. Проживший основную часть своего детства и юности в Одессе, казалось, что в него внедрился этот одесский шарм и умение любую ситуацию перевести в стадию юмора. Что самое удивительное, что находясь в его обществе, почему-то даже создавались ситуации, которые иначе как комичными не назовёшь.
Орлов Владимир Алексеевич, монтёр пути – заядлый рыбак, охотник и хороший товарищ начальника станции, следуя на работу, никогда не проходил на своё рабочее место, не зайдя на станцию, особенно когда дежурил начальник.
– Чайку? – спросил Виталий, когда тот перешагнул порог дежурки.
– Можно. Время позволяет, пока придёт «пригородный» с рабочими, – согласился Владимир.
Попив чайку и поговорив о бытовых проблемах, друзья закурили. Серость пыльного пейзажа стен, словно умножилась. Стоваттная лампочка под потолком, из-за дыма, почти скрылась из виду.
Затянувшаяся между разговорами пауза была прервана неожиданно. Распахнулась дверь, и на пороге, в клубах пара и дыма, появился монтёр пути, Тройников Лёша, мужчина тридцати лет, спокойный, добрый, но очень наивный и легковерный человек. Около двух метров роста, с добродушным продолговатым лицом, он своим видом излучал какого-то доброго великана, который «муху обидеть не сможет».
– Привет, Волоха! Привет, дядь Виталь! – узнал по очереди, присматриваясь и щурясь после дневного света привыкая к полумраку станции. По тому, как он назвал начальника «дядей», стало понятно, что он уже под хмельком. Обычно, так обращался Леха к начальнику, только с «бодуна» или будучи выпивши.
– Чё, без желтухи? – спросил Владимир.
– Я отгул взял, – ответил он и добавил через паузу, – «бабу» положили в больничку.
«Баба», то есть сожительница Алексея, Старовойтова Ольга, немного странноватая женщина, работала стрелочницей в подчинении начальника станции. Два дня назад, с ОРЗ, её сопроводили в больницу, находящуюся на соседней станции.
– Дай закурить, – протянул руку к Орлову. – Дядь Виталь, можно? – спросил, получив желаемое.
– Смали, – разрешил начальник, сделав полукруг взглядом, указывая на неприглядность помещения.
– А с какой радости бухаешь? – спросил.
– Так, отгул – же, да и жена…
– Типа, с горя?
– Ну! – отмахнулся Алексей.
– Дядь Виталь, позвоню? – указал пальцем на столик, где находился выносной телефон.
– Валяй!
Есть на станции телефонная связь, называемая – подстанционная. Это значит, что дозваниваться куда-либо можно только через телефониста. Кнопкой, посылаешь вызов на коммутатор, и когда отвечает оператор, просишь соединить с определённым номером. Разговариваешь через большую приёмную трубку с кнопкой, которая называется «тангента». Когда её нажимаешь – говоришь, а отпускаешь – слушаешь. Но зато все разговоры, что с одной, что с другой стороны, слышны всем присутствующим и всей участковой линии.
Любое посещение помещения дежурного, а особенно когда дежурит начальник, Лёша считал за честь. Теперь же ещё и позвонить позволили по служебному телефону.
Сняв шапку и взъерошив волосы широкой пятернёй, он придвинул стул к тумбе с телефоном и, затаив дыхание, нажал кнопку вызова.
-«Пи-и-и-и-у-у-у-у» – зазвучало в аппарате и через короткую паузу, послышался игривый мягкий голос телефонистки:
– Слушаю.
Лёша молча, вопросительно вскинул взгляд на начальника.
– Говори, блин – нарочито резко отреагировал тот.
– Это кто? – словно испугавшись, вскрикнул Лёша.
– Вам кого надо?
– Как кого, а вы кто?
– Я телефонистка.
– Как, телефонистка, вы откуда разговариваете? – недоумевал Алексей.
Орлов сидел, напыжившись, и со слезами на глазах. Его и без того розовое круглое лицо стало похоже на багровый шар. Виталий старался не смотреть Орлову в глаза, зная, что тот взорвётся смехом и всё испортит.
– Не морочьте голову! – огрызнулась трубка и замолчала.
Лёша опешил. Он глазами обиженного ребёнка смотрел то на трубку, то на начальника и не находил слов от возмущения. В придачу к несостоявшемуся разговору, Лешу начинало «разбирать», возможно, совсем недавно выпитое, и он, начиная всё больше заикаться и смелеть, спросил:
– Она ч-чё.., ду-дура? Н-надоело работать, ко-коза…
-Ладно. Давай я тебя соединю, только ты не геройствуй. Разговаривай нормально, – сказал Виталий и, забрав трубку, нажал кнопку вызова.
– Слушаю. – Послышалось через небольшую паузу.
– Добрый день. Мне нужен стационар больницы.
Голос Виталия Владимировича, из-за особенностей произношения, узнавали многие, и при случае шутили, что ему нужно вести селекторные совещания вместо начальника отделения, чей голос был более мягкий.
– Здравствуйте, Виталий Владимирович, что кто-то заболел? – сочувственно спросила телефонистка, соединяя с местной линией.
– Моя стрелочница там – ответил, не узнавая по голосу собеседницу, но делая вид, что узнал.
-Алло, приёмный покой, – послышалось на том краю провода. Начальник станции резко передал трубку Тройникову.
Тот схватил её:
– Алло. Оля, Оля…
– Вам кого-то позвать?
– А, ага… простите. Ольгу Старовойтову, – с трудом выговорив, произнёс Алексей, и трубка замолчала, вероятно, пошли звать.
– Алло, Алло. – Чё за хрень? – недоумевал, щелкая тангентой.
– Оставь. Помолчи. Там пошли звать твою половину. – Остановил его Виталий, и в воздухе зависла пауза ожидания.
Лёша, опираясь локтем о тумбочку, тяжело сопел и было видно напряжение его мысли. Скорее всего, мысленно подбирал лексику предстоящего разговора с женой.
В трубке щёлкнуло.
– Алло! – послышался голос Ольги.
– О, привет до-дорогая. Ц-цём, цём, блин, тебя. – Злясь на себя за заикание выдал Алексей.
– Ты что, пьяный? – без подготовки и ничуть не обрадовавшись, крикнула Ольга.
– Ты охренела, чё-ли? Где пьяный?
– Ты не делай меня дурой, я же слышу.
– Давай я тебе в трубку дуну, дура блин,- понесло Лёху. – Вот здесь дядь Виталий дежурит, он тебе докажет. На, дядь Виталь, скажи ей, дуре. – Кричал он в трубку, не выпуская её з рук и никому не отдавая.
– Видишь, не пьяный, – сам убедил себя, как будто Виталий уже поручился за него. – Как ты сама, вопче-то? Хватит ругаться.
– Как я? Нормально. Болею.
– Хорошо… То есть, плохо. У тебя есть – есть что? – Вдруг выдал с ударением на последний слог.
– Чё ты там лепишь, придурок? – выходила из себя Ольга на другом конце провода. – Ты уже лыка не вяжешь.
– Я спрашиваю, у тебя есть – есть?
– Козёл паршивый, что допился. Разговаривать разучился?
Алексей недоуменно смотрел на трубку. Желваки его играли. Губы дрожали от негодования. На удивлённом лице было выражение непонимания происходящего. Как же так? Он от чистого сердца, а его оскорбляют и не хотят слышать.
Орлов катался по столу, уже не сдерживая свой гомерический хохот, но Алексей, казалось, даже не слышит этого.
Собравшись с духом, он сделал, казалось бы, решающую попытку объясниться:
– Я тебя, спрашиваю, может, что из питания привезти?
Это стало последним барьером вежливости с той стороны.
– Ах ты тварь! Какое испытание ты мне хочешь провести? Мудак. Приеду, голову отрублю. Сволочь. Я тут таблетки жру, а он испытывать меня надумал. Животное.
Лёха некоторое время тупо смотрел на трубку, не понимая, что происходит и почему за всё добро и желание чем-то помочь любимой своей половине, его так оскорбили. Медленно, словно боясь, что она сейчас взорвётся, он снова прижал её к уху :
– Пошла ты тогда, дура!
Бросив трубку на стол, он, схватив шапку, молча выскочил, хлопнув дверью, и исчез в тумане разыгрывающей метели.
В трубке что-то щелкнуло, и послышался дрожащий, как можно было догадаться, от недавнего смеха, голос телефонистки:
– Она отключилась.
(с) Виктор Перепёлка