Выходное чтиво: “Обсчитала”

Борьку Летова обидела завхозиха. Вдобавок, эта мегера обещала вогнать зарвавшегося наглеца в землю по самые уши, благо, что от пяток до ушей, по её словам, было небольшое расстояние.

Нешуточная словесная баталия разразилась на продуктовом складе полевой партии. Взрывник Летов засомневался в правильности подсчёта выданных продуктов и, полагая, что его обсчитали, потребовал пересмотреть итог. Но завхозиха послала взрывника подальше, так как Борис поторопился расписаться в ведомости, и уже потом стал махать кулаками. Когтистая лапа кровной обиды процарапала Борькину душу, оставив глубокий след. Летов не стал таить злобу, мрачно замыкаясь в себе. Обида клокотала в груди, требуя выхода. Поэтому, выскочив со склада, он прямиком направился к своему давнему другу Фёдору Скнарину. Тот готовился к рыбалке. Браконьерские сети с малой ячеёй были аккуратно разложены на полу. Скнарин заделывал дыры самодельным челноком. В ловких пальцах Фёдора челнок мелькал со скоростью мотылька. Сеть заметно обновлялась, чем явно радовала глаз хозяина.

Борька шумно ввалился в балок и застыл, любуясь слаженной работой рук товарища. Скнарин, не отрываясь от занятия, взглянул на посетителя и усмехнулся:

– Что скажешь?
– Здорово у тебя получается, – Борька даже забыл про обиду и, не сводя глаз с порхающих рук приятеля, присел на табурет.
– Ты зачем пришёл? – Фёдор, не глядя, неуловимым движением поправил катушку с капроновой нитью и продолжил равномерно махать челноком. Борька сразу сник и еле слышно произнёс:
– Пожаловаться.
– Я тебе что? Прокурор?
– Друг.
– И что?
– Понять должен.
Фёдор отложил сеть, сел напротив Летова и сложил руки на груди:
– Ну, жалуйся.
– Завхозиха обсчитала, – Борька вздохнул.
– Не тебя первого. Не расписывайся.
– Я расписался.
– Ну и дурак, – Скнарин со злостью хлопнул кулаком по столу.
– Она сказала, если не заткнусь, перестанет выдавать продукты.
– А ты?
– Расписался, – Борька опять вздохнул.
– Тогда действительно заткнись.
– А справедливость?
– Ты где справедливость видел?
– Так она сначала меня обсчитает, потом тебя. А нас восемьдесят человек.
– Ты ещё скажи, в мировом масштабе.
– И в мировом… Вот так миллионы и зарабатывают, – Борька вскочил и нервно забегал по балку. Фёдор продолжал сидеть, следя за собеседником. Наконец он встал и хлопнул Летова по плечу:
– Слушай, экономист международного масштаба. Если ты такой умный, доводи дело до конца.
– А как? – спросил Борька остановившись.
– Потребуй расследования. Напиши заявление начальнику партии. А для начала разберись с завхозихой. А так ходишь, канючишь. Противно слушать.
– Наверно ты прав. Это дело нельзя так оставлять, а то ситуация до международного конфликта дойти может.
– Может. Учитывая такую важную фигуру, как его превосходительство господин Летов, – засмеялся Фёдор.
– Не смейся, все международные конфликты начинались с мелочей, – С пафосом воскликнул Борька. – Ладно, я пошёл.
– Иди, иди, борец за справедливость, – Скнарин снова взял сеть и быстро заработал челноком.

Борька вышел из балка, вдохнул полной грудью летний воздух, зовущий к решительным действиям и зашагал домой, писать заявление. Но прежде он завернул на склад. Перевалившись через порог, грозный посетитель смело двинулся к штабелю ящиков, заменявшему прилавок, за которым восседала высокорослая завхозиха. Завидя ненавистную фигуру, возникшую в свете небольшого оконца, она, подбоченясь, встала, на две головы возвышаясь над гостем.

– Опять ты? Права пришёл качать? Я же тебе сказала заткнуться. Доведёшь ты меня.
– Я всё равно на тебя управу найду, – пятясь к спасительной двери, Борька чуть не наступил на мешок с картошкой.

Завхозиха вышла из-за ящиков и, широко вышагивая, направилась к правдолюбцу:
– Я не знаю, сколько тебя в земле! А вот того, что торчит на поверхности, я не боюсь! Шибздик! – заорала рассвирепевшая хозяйка склада.
Противник взвизгнул и шустро выскочил за дверь.
– Ты у меня попляшешь! Никому не позволено рабочего человека обижать! – крикнул он, трусливо обернувшись. В дверях стояла завхозиха и помахивала шваброй. Увидев близко грозное оружие, готовое в мгновение активизироваться, борец за правду прибавил прыти.

Через час Летов постучал в дверь начальника партии. Получив разрешение, он важно зашёл и, хлопнув на стол вырванный из тетради в клетку лист, встал в картинную позу. Начальник взял бумагу и начал медленно читать, с трудом разбирая корявые буквы подателя:
«Заявление.
Меня оскорбила завхоз Смелова Лидия Ивановна.
Если я маленького роста, это не значит, что каждый может меня обзывать. Но я не имею претензий. А пусть пересчитают мой личный забор продуктов за месяц.
31 июля 198…года Летов Б. Н.»

Начальник партии поднял глаза на истца, гордо стоящего у стола и, спрятав улыбку, сказал:
– Хорошо, это заявление я передам в товарищеский суд. Думаю, они примут справедливое решение.
– Зачем товарищеский суд? – Борька даже испугался.
– Ты же пишешь, что тебя оскорбили.
– Причём здесь это? Я в заявлении написал, что претензий не имею, – заволновался Борька.
– Что-то ты меня запутал. Чего же, в конце концов, ты хочешь?
– Справедливости! Меня же обсчитали! – обиженно воскликнул Летов.
– Но я знаю, что считала комиссия, и ты расписался. Значит согласился?
– Комиссии я не доверяю. А расписаться меня силой принудили.
– Как это силой? Тебя что, палками били? – начал терять терпенье начальник.
– Почему палками? Силой слова!

Начальник партии подавил смех:
– Тогда другое дело. Хорошо, давай пересчитаем теми, кому ты доверяешь. Говори, кого назначить в комиссию. Я думаю, двух человек хватит.
Понимая ответственность задачи, Летов задумчиво пошевелил губами и выпалил:
– Федя Скнарин и я.
– Нет, так не пойдёт. Ты лицо заинтересованное. Надо кого-нибудь постороннего, – со смехом возразил начальник.
– Тогда Федя Скнарин и Лёха Захаров, – великодушно согласился Борька.
– Вот и ладно. Завтра выходной, завтра и приступим. Предупреди ребят, – начальник положил в стол заявление, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Борька торжествующе направился к другу. В балке Скнарина он так же застал Лёху Захарова. Сообщив им новость, защитник справедливости неожиданно получил на голову целый ушат мата.
– Мы завтра хотели на рыбалку идти, а из-за этого правдолюбца придётся в бумагах копаться, – Федя заметался по балку, размахивая руками.
– Сволочь ты, Борька. Ты нам такое мероприятие сорвал! – Захаров схватился за голову.

Не ожидая такого отпора, «правдолюбец» забегал глазами:
– Но я же за всех… Федь, ты сам сказал, не я первый. Ну, давайте выведем её на чистую воду.
– Пошёл ты. Какая рыбалка пропала! – Скнарин обхватил руками сеть, аккуратно сложенную в мешок, и в сердцах бросил в угол.
Летов тоскливо взглянул на друга и тихо спросил:
– Так что? Не поможете?
– Куда мы денемся? Ты уже сделал всё что мог. Вали отсюда с глаз моих! – крикнул Фёдор, нервно выдёргивая сигарету из пачки.

Борька, понурив голову, вышел из балка. Он не понимал, почему достижение истины так не принимается другими людьми. Не для себя он ринулся защищать справедливость, а хотел, чтобы высшая цель правды восторжествовала. С этими мыслями он отправился спать.

Утром вся троица собралась возле склада. Завхозиха молча принесла пачку накладных, толстую тетрадь с надписью «Книга забора продуктов» и ведомость с росписями. Все присутствующие расположились вокруг обшарпанного стола и принялись сверять цены в накладных с книгой забора.

– «Говядина тушёная – десять банок», – гнусаво диктовал Скнарин.
– «Цена рубль девяносто. Итого, девятнадцать рублей», – в тон ему продолжал Захаров, сверяясь с накладными.
– «Колбаса полукопчёная – один килограмм двести грамм», – монотонно забубнил Фёдор.
– Получишь ты у меня ещё колбасу, – вставила реплику завхозиха.
– Я честно получил колбасу! Сама сказала, кто ящики таскает, тому дефицит, – Борька задохнулся от обиды.
– Мне и без тебя грузчиков хватает, лоботряс, – завхозиха погрозила кулаком.
– «Торт, белой глазури, сорокапроцентный», – снова начал Федя.
– Ага. «Цена: три рубля шестьдесят две копейки», – Захаров поднял взгляд. – Борь, а что это за торт? Что-то я не видел.
Борька испуганно посмотрел на завхозиху:
– Диетический. Вас тогда на базе не было, вот ты и не видел.
– Ладно… Значит считаем?
– Конечно, считай.
– «Хлеб ржаной – три булки», – забубнил Лёха.
– Ставим птицу, – Фёдор широко зевнул.
Вдруг Захаров встрепенулся:
– Борька, смотри. Что-то мне непонятно!
Летов схватил протянутую тетрадь и со злостью ткнул в отмеченную строчку:
– Что тут непонятного? «Носки белые, сорокового размера, две штуки. Общая цена семь рублей двадцать четыре копейки». Это я на рыбалку заказывал.
– Что-то тебя на белое тянет. А что это за носки, уж больно дорогие. Я в магазине пару за рубль двадцать покупал, а тут один носок три рубля шестьдесят две копейки, и что-то я на рыбалке, когда ты разувался, только чёрные видел.
– С лавсаном. А чёрные, потому что грязные. Ты идиота не строй, считай, что записано! – разозлился Борька.
– Я считаю, – Захаров уткнулся в записи. – Только непонятно, носишь обувь сорок первого размера, носки берёшь сорокового…
– Нога усохла! – зло буркнул Борька.
– Как это усохла?
– Лёха, мозг у тебя усох. Ты действительно дурак, или притворяешься? – не выдержал Фёдор.
– Что вы на меня напали. Мне, какая разница. Я просто рассуждаю! – раздражённо воскликнул Захаров.
– Закончил рассуждать? Дальше диктуй, – Скнарин нетерпеливо заёрзал на стуле.
– Диктуй, диктуй… И цена какая-то странная. Торт – три шестьдесят два, один носок – тоже три шестьдесят два… Понял! – хлопнул себя по лбу Захаров.
– Наконец-то дошло, – вздохнул Федя.

После обеда закончили считать. Цены сходились. Не найдя расхождений, члены комиссии сложили все цифры, указанные в книге забора. Увидев итоговое число, Летов торжествующе завопил. На листочке бумаги было написано: «Сто шестьдесят два рубля девяносто восемь копеек».
– Я же говорил: обсчитала! Смотрите, что у неё в ведомости! А ещё обзывается!
В ведомости значилось: «Сто шестьдесят два рубля восемьдесят девять копеек».
– Ты чему радуешься, балбес? Она же на девять копеек меньше тебе записала, – Захаров зло сплюнул.
– Всё равно обсчитала! – Борька явно наслаждался восстановившейся справедливостью.
Завхозиха всплеснула руками:
– Это у меня от мелькающих цифр перепуталось в глазах. Вот же, в книге учёта девяносто восемь, а в ведомости восемьдесят девять. Что теперь делать?
– Что, что? За каждую копейку теперь Вам по году, с конфискацией. Теперь Вас Борька по судам затаскает, – у Захарова заходили желваки.
– Так я же.., – подал голос Летов.
– А ты заткнись, миллионщик хренов. Дать бы тебе по шее! – вскипел Федя.
– Почему миллионщик? – возмутился Борька.
– Потому что. «Сначала она меня обсчитает, потом тебя, а нас восемьдесят человек».

Мы в шоколаде, а завхоз без штанов. Рыбалку сорвал, гад мирового масштаба, – Скнарин грозно надвинулся на струсившего приятеля.

«Высокая» комиссия закончила свою деятельность, но день был потерян. Ехать на рыбалку было поздно, тем более, что с запада надвигались тяжёлые тучи, предвестники затяжного дождя. Завхозиха отправилась докладывать результаты начальнику партии, члены комиссии разбрелись по балкам, а Летов с чувством выполненного долга пошёл подышать свежим воздухом.

Вдали громыхнуло. Внезапно хлынул дождь. Под тяжёлыми каплями шёл счастливый человек и не замечал ни луж под ногами, ни намокшей одежды. Это были такие мелочи по сравнению с тем, что был спасён мир, и очередной международный конфликт отодвинут на неопределённое время.

***
Прошло много лет. И вот теперь, когда я смотрю на цены в магазине, то невольно вспоминаю, что в восьмидесятых годах водка стоила три рубля шестьдесят две копейки. Тогда в полевых партиях существовал негласный «сухой закон», который периодически нарушался, и водка выдавалась под видом разного товара. И колбаса была в дефиците. Но булка хлеба стоила шестнадцать копеек, и коробка спичек – одна копейка. А люди были добрее, но чудаков хватало.