Мы продолжаем нашу рубрику, чтиво выходного дня. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: . Сегодня в рубрике творение ухтинского автора. Анатолий Цыганов. (г.Ухта)

В детстве я часто болел, поэтому друзей среди сверстников у меня не было. Когда голопузые сорванцы играли в лапту, которую у нас называли по-своему – «бить-бежать», я лежал с очередным воспалением лёгких. Потом с трудом выздоравливал, и гоняться за подзагоревшими на весеннем солнце пацанами уже не мог. Незначительные нагрузки вызывали сильнейшее сердцебиение и одышку. Чаще всего я уходил в ближайший лес и, представляя себя знаменитым охотником, гикал и аукал в кустах ивняка, в изобилии росшего по берегам мелководной речушки, носящей громкое название Барлак.

Из леса таскал домой разные коряги, которые в моём представлении казались охотничьими трофеями, добытыми в неравной схватке с дикими зверями. Корягами я постоянно захламлял ограду, за что мне не раз попадало от родителей. Однажды, сгибаясь под тяжестью очередной добычи, я увидел, как в соседний дом въезжали новые жильцы. Я остановился и с любопытством стал наблюдать за необычным процессом. Необычным было то, что из кузова машины выносили непривычные для сельской местности вещи. Это были и огромные напольные часы, и громадный радиоприёмник, и большой коричневый комод. Для нас, деревенских жителей, пределом мечтаний были часы-ходики с двумя гирьками да круглая тарелка динамика, работающая от общей сети подключения местного радиоузла.

Я стоял, разинув рот и позабыв о своей ноше, как вдруг в окно кто-то постучал. Через стекло смотрела девчонка с двумя рыжими косичками, торчащими одна – вверх, а другая – в сторону. Она призывно махнула маленькой ручкой и в мгновение исчезла.

Я положил корягу и с опаской взошёл на крыльцо. Робко переступив порог, я оказался в обставленной по-городскому квартире. Большой кожаный диван занимал немалую часть комнаты. В углу стоял знакомый комод и часы, которые только что внесли и ещё не установили на место. Три книжных шкафа были до отказа заполнены книгами. А самое интересное было то, что посреди комнаты стояла кресло-качалка. В кресле сидела та самая девчонка, которая махала мне из окна. Ноги её были укутаны тёплым одеялом. Меня это очень удивило – на дворе июль, а она так тепло укутана.

– Тебя как зовут? – приветливо спросила обладательница непокорных косичек.

– Толька. А ты – Танька. Вы недавно приехали. Я видел, как ваши вещи сгружали. Твой отец у нас на радиоузле работать будет. Мама говорит: тебе лечиться надо. Ты что – больная?

– Да, мы в городе жили. У меня вот, ёлки-зелёные, ноги болят. Врачи говорят – свежий воздух нужен. Природа всё может вылечить. Нам и пришлось переехать. А ты что тащил?

– Это я лося подстрелил, – гордо ответил за меня знаменитый охотник.

– Здорово, ёлки-зелёные. Я, когда поправлюсь, тоже буду на охоту ходить. Я лук и стрелы умею делать, как в племени делаваров.

Тогда я ещё не знал, кто такие делавары, и мне это слово поначалу не понравилось. Мы ещё поговорили о разных делах, и я понял, что нашёл родственную душу.

Прошло два месяца. Танька поправилась. Она стремительно порхала по двору, сметая всё вокруг, будто хотела наверстать упущенное, и в своём стремлении заражала энергией окружающих. Подруг она не признавала. Куклами и тряпками не интересовалась, а мальчишки её сторонились, настороженно воспринимая попытки Таньки к сближению. Поэтому во всех наших играх присутствовали только вымышленные друзья. Но какие это были люди! Мы плыли вокруг света с каравеллами Магеллана. Стремились на Север с Георгием Седовым. Искали Землю Санникова. Что только мы не предпринимали, стараясь быть похожими на героев прочитанных книг, которыми были забиты книжные шкафы дяди Паши, отца Таньки, в прошлом радиста полярной метеостанции.

Мы особо никого и не пускали в наш придуманный мир. Лишь однажды, когда играли в аборигенов Австралии, к нам прилип соседский мальчишка, Петька.

Петька был на год младше меня и вечно шмыгал сопливым носом. Его отовсюду гнали, и он уговорил нас взять его с собой в Австралию. Чтобы испытать нового члена экспедиции, мы решили проверить его на выдержку. Я как раз изготовил бумеранг аборигенов, и Танька задумала испытать его на Петьке. По замыслу Таньки, я должен был пустить бумеранг в Петьку, бумеранг должен был лететь прямо на него, затем обогнуть его по дуге и вернуться ко мне в руки.

При этом убивались два зайца: испытывалась Петькина выдержка, и определялись лётные качества бумеранга. Мы поставили Петьку на открытой лужайке, я хорошенько размахнулся и запустил бумеранг. Бумеранг, пролетев расстояние до Петьки, почему-то не захотел огибать препятствие и ударил жертву прямо в лоб. На лбу вскочила огромная шишка, и Петька побежал жаловаться родителям. Нам здорово влетело, а Танька сказала, что Петька хлюпик и не годится для наших будущих экспедиций. Я с ней согласился, так как рядом со Шмидтом, Крузенштерном и Колумбом Петька явно проигрывал. И большинством голосов мы исключили его из нашего коллектива.

В лесу мы построили хижину из подручного материала. Крышу слепили из старых кусков железа и на стену повесили на цепях тяжёлую корягу, вытащенную из реки, которую считали настоящим бивнем мамонта, так как попытки резать её ножом не привели ни к какому результату. Рядом я повесил выструганный из деревяшки охотничий нож, который Танька выкрасила акварельной краской. Получилось очень даже здорово. Особенно нам нравилось сидеть в хижине, когда надвигался дождь и барабанил по листам железа, а нам внутри было сухо и уютно. Если дождь заставал нас вдали от хижины, мы мчались домой к Таньке, где всегда никого не было. Мать и отец целыми днями пропадали на радиостанции, что-то там отлаживая и ремонтируя. Мы вытирались насухо широким махровым полотенцем. Я таких никогда не видел. У нас, деревенских, в ходу были льняные и вафельные. Забирались под одеяло и начинали строить планы будущих экспедиций. Поначалу я стеснялся Таньку. Но она, будучи на два года старше, строго сказала, что если мы решили быть всегда вместе, то надо привыкать друг к другу. Особенно если мы будем двигаться к Северному полюсу, здесь уж не до стеснений. Закон выживания гласит, что вместе всегда теплее, а тепло – это главное в Арктических льдах, и тут уж выбирать не приходится.

Я придвигался ближе к Танькиному плечу и смотрел, как бьётся жилка у неё на тонкой шее. Сердце моё замирало от ощущения надёжности и покоя, и я засыпал под голос будущей спутницы в великих путешествиях. Танька обижалась и пребольно пихала меня в бок. Я просыпался и снова слушал её убаюкивающий голос и соглашался со всеми её придумками.

Особенно нас взволновала судьба экспедиции Русанова. Больше всего поразило то, что экспедиция пропала и никого так и не нашли. Мы представляли, как измученные люди пробираются сквозь льды, как находят Землю Санникова. Там они остались и ждут помощи. Видели же Землю Санникова многие полярники, значит, она существует. Надо идти на поиски пропавшей экспедиции. Мы твёрдо встали на этот нелёгкий путь и поклялись, что выполним нашу задачу. В конце – концов, не так уж много времени прошло после пропажи Русанова и его людей – каких-то сорок-пятьдесят лет. Конечно, он уже немолод, но он должен быть жив. Наша задача – найти Землю Санникова! А там мы встретим самого Русанова.

К тому времени, как мы утвердились в своей идее, наступила зима, и мы принялись за подготовку к длительной экспедиции на Север. Для выполнения этой задачи нам было нужно надёжное оборудование. И в первую очередь – собачья упряжка и нарты. Как выглядят нарты, мы уже имели представление, почерпнутое из рисунков и фотографий. Соорудить нечто подобное из беговых лыж было делом простым. Конечно, пришлось пожертвовать парой охотничьих лыж из личных вещей дяди Паши, но он нас должен был простить. У нас же была героическая задумка – спасти людей!

Собрав соседских дворняг, мы связали их в общую упряжь, привязали к нартам и попытались сдвинуться с места. Собаки рванули в разные стороны и, запутавшись в постромках, подняли отчаянный визг. Еле распутав животных, мы глубоко задумались. Нужен был какой-то толчок, чтобы собаки потянули нарты. Танька быстро нашла выход. Она сказала, что если взять кошку и пустить её впереди своры, то собаки дружно потянут нарты, а там только успевай ими управлять. Как управлять нартами, мы понятия не имели. На следующий день я снова связал пойманных дворняг, сел в нарты и стал ждать Таньку. Танька гордо вышла из дома, пальто топорщилось, выдавая спрятанную за пазухой ношу.

Она отошла на двадцать шагов и крикнула, подражая крику филина. Это означало готовность номер один. Я вцепился в нарты, Танька бросила кошку на снег… Всё, что я запомнил – это дружный вопль собак, белый вихрь снега и внезапно выросший перед глазами телеграфный столб.

Очнулся я на кожаном диване в Танькиной квартире. Надо мной хлопотала её мама, а сама Танька взахлёб ревела в углу. Рядом с ней валялся широкий отцовский ремень. Всё было понятно без слов. Шрам над виском до сих пор напоминает мне неудавшуюся спасательную экспедицию.

С нас взяли страшную клятву, что мы больше не будем брать чужие вещи – имелись в виду дяди Пашины лыжи – и прекратим мучить животных. Клятву мы охотно дали, потому что лыжи всё равно были сломаны, а животных мы не мучили – это были издержки подготовки к сложному переходу по льдам Арктики.

После краха первой попытки спасательной экспедиции мы задумались о замене собак чем-то более надёжным. Конечно, в стране были и самолеты, и пароходы, и даже дирижабли, но нам они были не по карману. Мы решили, что пройти к Земле Санникова надёжнее всего на лыжах. Танька твёрдо заявила, что на лыжах пойду я, а она разобьёт базовый лагерь и будет поддерживать со мной связь по рации. Танька тоже очень хотела пойти со мной, но она знала, что не дойдёт – у неё больные ноги. С моим здоровьем тоже не всё было в порядке. Я был хилый и болезненный. С первой проблемой справились быстро: Танька отыскала две половинки кирпича и заставляла меня постоянно поднимать их над собой. Вторую проблему решили путём закаливания. Закаливаться надо было постепенно, но нас поджимало время, и Танька быстро нашла выход. Надо было начать обливаться ледяной водой, а потом перейти на купание в проруби.

Набрав два ведра воды, мы выставили их на мороз, дождались, когда вода покроется ледком, я разделся до плавок, и Танька бухнула на меня оба ведра. Я чуть-чуть попрыгал на улице, чтобы закрепить полученный эффект и растёрся полотенцем. К вечеру у меня поднялась температура, и я надолго слёг с двухсторонним воспалением лёгких. Когда выздоровел, общее собрание двух наших семей постановило, что дальнейшее продолжение нашей дружбы чревато очень серьёзными последствиями. Нам запретили встречаться, и постепенно все успокоились.

Мы тоже сделали вид, что больше друг друга не интересуем. Но, когда родители уходили на работу, я по-прежнему убегал к Таньке, и мы читали книжки и строили далеко идущие планы.

Потом дяде Паше предложили хорошую должность в городе и они уехали. Я сильно тосковал по своей подружке, но постепенно новые увлечения вытеснили детские воспоминания и я стал забывать две непокорные рыжие косички и вздёрнутый Танькин носик.

Закончив школу, я, как и большинство моих сверстников, поддавшись уговорам совхозного руководства, поступил в сельскохозяйственный институт. Отучившись два курса, я затосковал. Это было не для меня. Я не понимал, зачем мне состояние агротехники и экономические показатели сельскохозяйственных районов. С этим чувством я приехал домой на очередные каникулы.

По-прежнему пропадал в лесу и, задумавшись, подолгу сидел на берегу Барлака. Однажды, возвращаясь домой, я увидел во дворе знакомые рыжие косички. Танька нисколько не изменилась. Она стала более женственна, но всё так же стремительна была её походка и всё так же она мчалась, создавая вокруг вихревые потоки и сметая всё на своём пути.

– Толька, ёлки-зелёные! Что я узнала! Ты в сельхозинституте! Ты что забыл, о чём мы мечтали? Ты совсем офанарел! Ты же прокиснешь на своих пестиках вместе с дурацкими тычинками! Мы же с тобой мечтали о Севере, об Арктике, о путешествиях. Ты – предатель, Толька!

Танька, наконец, успокоилась:

– Ты знаешь, я сейчас работаю геофизиком. Это так интересно. Вот где простор для исследователя.

– А как же твои ноги? – перебил я поток упрёков.

– Чудак! Какие ноги? Сейчас современная техника, вертолёты, вездеходы. А какая аппаратура! Ты себе представить не можешь, на какой аппаратуре мы работаем! Эх ты. Прокисшая твоя душа!

Танька ещё долго ругала меня, вспоминая наши похождения. На следующий день она уехала. Я даже не узнал её адреса. В вихре воспоминаний это казалось такой мелочью.

Через два дня я вернулся в институт, забрал документы и пошёл поступать в геологоразведочный техникум. Моя мать долго плакала и ругала Таньку. Но я твёрдо заявил, что Танька здесь ни при чём и как дальше мне жить – это уже мои проблемы. Мать согласилась и успокоилась.

Окончив техникум, я уехал на Север. Искал ли я Таньку? Наверное, нет. Постепенно я забыл рыжие косички моей подружки. Быт затянул своей монотонностью. Лишь иногда накатывала непонятная тоска по родным местам и далёкому детству.

И вдруг судьба снова столкнула нас неожиданным образом. Однажды я оказался, не помню уже по каким делам, в геологическом управлении родного города. Шагая по коридору, я увидел до боли знакомую стремительную походку и непокорные рыжие волосы. Это была всё та же Танька. Я тихонько подошёл к ней сзади и прошептал наш полузабытый пароль. Танька вздрогнула и резко, всем телом, повернулась ко мне.

– Ты-ы? Ёлки-зелёные! Как ты здесь? Что ты здесь делаешь? Почему ты здесь?

Поток вопросов в одно мгновение выплеснулся на мою голову. Я рассказал ей всё. Мы забыли, зачем мы здесь, что происходит вокруг. Она работает в институте, закончила аспирантуру и теперь пишет диссертацию по гравиразведке. Завтра улетает на Полярный Урал и вернётся только осенью. Наша встреча была счастливым стечением обстоятельств. Ещё несколько минут, и она бы ушла. Её задержала машинистка, у которой забарахлила пишущая машинка. Это было здорово. Мы говорили и не могли наговориться, вспоминали и рассказывали друг другу о своей жизни. Мы договорились встретиться, когда она вернётся и у неё появится много свободного времени.

…Танька погибла глубокой осенью, возвращаясь с отрядом топографов. Вертолёт уже летел на базу, но попал во встречный воздушный поток. Машину начало крутить и вынесло на скалы. Пилоты уже не могли ничего сделать. Поисковая группа нашла только обгоревшие обломки вертолёта. Тел так и не обнаружили.

***

Над моей кроватью висит на цепях настоящий бивень мамонта, вид у него невзрачный. Он скорее похож на кусок коряги из моего детства. Рядом висит охотничий нож, с которым исколесил полтундры. Мои домашние постоянно раздражаются от вида этих «украшений». Много раз они пытались снять портящие общий вид вещи, но я упорно вывешиваю их на свои места. А над моим рабочим столом висит большая карта, где еле заметной точкой обозначено место гибели Таньки.

Я подолгу всматриваюсь в эту точку, и мне кажется, что Танька жива, ведь тела её так и не нашли, как и тела Русанова. Может, она ушла на поиски Земли Санникова и сейчас ждёт моей помощи.

(с) Анатолий Цыганов. (г.Ухта)

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” произведения усинского автора Екатерины Казариной.

Чем бы нечисть ни тешилась

– Ёёёууухуууу!!!! – раздалось на весь лес, и рыжий комок пролетел над макушкой одного из самых высоких деревьев.

– Ого! – пронеслось в голове Бабы-Яги. – Не опоздала бы я на самое интересное… – И она постучала в гостеприимно распахнутые двери.

– О! Яга пришла! – поприветствовал её Домовой.

– Или прилетела? – уточнил кто-то его гостей.

– Погода ныне нелётная, – улыбнулась она в ответ, протягивая хозяину дома презент.

– Проходи, находи место, приземляйся! – указал куда-то вглубь избушки Домовой. Окончание фразы поглотила песня, затянутая гостями.

Пока Яга растерянно озиралась, пытаясь увидеть знакомые лица, её окликнули:

– Идём! – помахал лапой Кот Учёный, – тут даже местечко есть.

Пока Яга пробиралась к Коту, её поймал Леший, рядом с которым очистилось местечко на пеньке, а может и пенёк неожиданно вырос: у Домового всё под рукой всегда, и пеньки вырастают на пользу гостям. В руках тут же оказалась тарелка с чем-то невообразимо вкусным. А Джинн опять затянул разухабистую песню, которую, впрочем, многие сразу поддержали. Откуда-то из подпола начали подпевать даже мракобесы.

«Однако!» – пронеслось в голове у Яги, когда она увидела небольшой фейерверк, поднявшийся из стакана с фирменной (как выразился Домовой) настойкой. Глоток и перед глазами пронеслась радуга, по которой весело прыгали русалки и кикиморы. Тут одна из Кикимор предложила вызвать хор волшебных лягушек, которые и поют сами, и слова показывают, чтоб подпевать им можно было.

Взмахнув рукой, болотная жительница, а возможно и повелительница – уж больно царственные у неё жесты, вызвала самый, что ни на есть, лучший хор. Но, не вовремя ткнувшийся под руку болотник испортил пасс, комаров. Гости тут же подлетели со своих насиженных мест, ибо исполнители были весьма голодны. Кто-то запрыгал, почёсывая сидельные места, до которых непонятно как добрались комары, кто-то звонко зааплодировал, не давая добраться до своего тела, кто-то звонко захохотал, видя, как пытается спрятаться в свою лампу и затыкается изнутри Джинн. Горыныч поступил проще, плюнув огнём на особо резвых насекомых. Несколько десятков разом посыпались на пол, но кроме них пострадала и Лесовичка, взвизгнув и ныряя в чай, чтобы потушить платье. Домовой старательно замахал фартуком, выгоняя непрошенных гостей, а Кикимора ещё раз повела рукой. Появившийся хор лягушек доел остаток жужжащих насекомых и, расквакиваясь, стал занимать места по комнате, чтобы окружить всех гостей непередаваемым звучанием.

– А эта композиция будет специально для нашего заботливого хозяина! – провозгласила Кикимора и пошепталась с руководителем хора – огромным жабом в золотистом фраке. Жаб взмахнул лапкой, важно квакнул и маленькие лягушонки тоненько заквакали. Чуть позже к ним присоединились остальные, а ещё спустя несколько мгновений и гости стали поддерживать исполнителей. Яга с радостью узнала знакомую ей песню про удалого богатыря, что поехал в заморские страны покорять сердце знойной красавицы.

Одна песня сменялась другой, искристый напиток не раз вспыхивал в стаканах гостей и уже не было незнакомых или чужих нелюдей.

– Ух! – раздалось откуда-то от окна, куда на метле влетела очередная гостья. – Я вот тут мимо пролетала, услышала и залетела.

– А это ты удачно залетела! – поддержала компания, и тут же протянули волшебную настойку. Остальные подняли свои стаканы тоже. Яга задумчиво посмотрела на соседа и сделала внушительный глоток.

Утро наступило внезапно. Гости тихо сопели уже по своим домам. Домовой задумчиво осмотрел избушку, недосчитался головного убора, зато приобрёл волшебные штаны-скороходы. Праздник определённо удался…

О чем сплетничает нечисть

– Тьфу! – сплюнула Баба-Яга что-то в угол.

– Не ругайся, – успокаивающе процедила Русалка, разглядывая на свет что-то искрящееся в чуть мутном стакане.

– Да итить их, бохатырей этих, – поколупала когтем в зубах и опять сплюнула Яга, – придуть и начинают: «Встань к лесу передом, ко мне задом». Охальники! А кто будет цветочки носить да комплименты говорить? Взяли моду! Накорми-напои их, спать уложи, да ещё и колыбельную спой!

– Тогда за мозги! – Русалка удостоверилась, что содержимое стакана безопасно, как-никак уже пятый стакан пошёл и пока хорошо пошёл. Баба-Яга подняла свой, и подруги чокнулись:

– За мозги!

Немного помолчали, переводя дух после ядрёночки.

– А чего это ты, Ягушка, так против богатырей-то? Вроде тельце молодое, силёнок должно быть много.. – полюбопытствовала Русалка.

– Дык, ты давно этих удальцов видела без кольчуги-то? Ватки понаподкладывают, тьфу, швеи-рукодельницы!

– Что, везде? – удивилась Руська.

– Да не то слово! Даже в штаны подшивают! Приходится банника просить проследить да во время доложить, что да как там с этим молодцом, куда его после баньки: спать уложить или в печку сразу, – хитро улыбаясь, потянулась Яга.

– А последний-то чем тебе не угодил? – всё не унималась собеседница, допивая ядровку.

– Таки девкой оказался! – ещё раз поплевалась Баба-Яга. Русалка так и покатилась со смеху. – Видите ли, богатырушка боится на подвиги ехать, отправил суженую свою, мол, если любит, то принесёт для него голову Горыныча.

– Даааа.. Измельчали нынче богатыри, измельчали… Что, тогда за настоящих мужчин? – подмигнула Руська и наплюхала ещё по стаканчику.

– За настоящих мужчин!

Дамы выпили, помолчали.

– Кстати, о настоящих мужчинах, – мечтательно протянула Яга, – я тут давеча заглядывала к одному… Вот уж мужчина! Вся эта молодёжь и в подмётки не годится!

– Куда уж им равняться на тысячелетний опыт! А не поцарапал ничем? – хихикнула Русалка.

– А это как помять да положить… – продолжила мечтать Баба-Яга.

Но беседу прервал грохот и скрежет.

– Что? Опять? – всполошились подруги.

Но дверь распахнулась, и на пороге показался Кот Учёный.

– О, Котик! – обрадовалась Яга.

– Присоединяйся к честной компании! – пригласила к столу Русалка.

Посиделки продолжались. Из погреба была вытянута ещё одна бутылочка ядрёночки.

– Что, девчоночки, косточки перемываете? – поехидничал Кот Учёный.

– А куда ж без этого? – разливая искрящуюся жидкость, в тон ответила Яга. – Тебе не икалось вот только что? Или ты сам с мальчишника?

– Умная ты, Яга! – съязвил Кот… – Сообразила, что от Лешего.

– Ещё бы! – и Русалка сняла приставшие листочки с шерсти чёрного мяуки.

(с) Екатерина Казарина