Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” ухтинский автор Анатолий Цыганов. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: . И будет теснить тебя во всех
жилищах твоих, доколе во всей
земле твоей не разрушит высоких
стен твоих, на которые ты надеешься.
(Второзаконие, Глава 28)

Собаки выли всю ночь. Свист ветра, замешанный на вое упряжки, создавал жуткую музыку. То одна, то другая собака заводила унылую полярную песню. И от тоски и от вынужденного долгого безделья вся свора подхватывала мелодию. До утра собаки не сомкнули глаз. Угрозы и уговоры не действовали, и сейчас упряжка, с утра запертая в пристройке, волновалась в ожидании кормёжки. Уставшие от бессонной ночи собаки внюхивались в стылый воздух и, часто перебирая застуженными лапами, от нетерпения поскуливали. Зима шагнула во вторую половину, и затянувшаяся пурга выматывала последние силы из натруженных собачьих мышц. Громадный серый вожак отделился от упряжки и, медленно потянувшись, обнюхал низкую дверь. За дверью было тихо. Вожак тихо поскреб облезлый порожек и хрипло тявкнул. Не дождавшись ответа, он вернулся на своё место и с громким вздохом лёг на подстилку. В избушке никто не шелохнулся.

Семён Бугра лежал на грубо сколоченных нарах, покрытых оленьими шкурами, и застывшим взглядом смотрел на низкий потолок избушки. С потолка гирляндами свисали пучки сухой травы, засушенные корешки, нанизанные на проволоку песцовые и заячьи лапки. Полутьма избушки нарушалась лишь мерцанием керосиновой лампы. Слабый колеблющийся огонёк выхватывал из мрака то олений череп, прибитый к стене, то размалёванную маску, то чучело полярной совы.

В свои шестьдесят с хвостиком Семён выглядел гораздо старше. Небольшого роста хватало, чтобы стоять, не задевая потолка охотничьей избушки, срубленной из просоленных брёвен, принесённых морским прибоем. На широком лице застыла кривоватая улыбка, слепленная из толстых до неправдоподобия губ. Голый, как биллиардный шар, череп пересекал наискось глубокий шрам – след когтя, убитого им ещё в молодости, медведя.

…Матёрый шатун, жутко облезлый и худой, притащился ночью к чуму, где спал Семён с женой. Собаки, поскуливая, попрятались под нарты, и шатун беспрепятственно ввалился в чум. Семён, ещё не совсем проснувшись, ощутил возле себя несвежее дыхание огромного зверя и, схватив топор, лежавший рядом с постелью, отпрыгнул в сторону. Медведь взревел и упал на оцепеневшую от страха жену. Удар топора и удар огромной лапы слились в единый звук. Смертельно раненный зверь успел ещё раз взмахнуть лапой и, падая, содрал скальп с головы Семёна. Когда Семён очнулся, солнце еле выглядывало из-за горизонта. Сколько времени находился в забытьи, он не знал. Собаки разбежались, олени тоже ушли в тундру. Рядом лежала убитая медведем жена. Распластавшись по всему чуму, хрипел умирающий медведь. Семён потерял сознание, а когда вновь в затуманенной голове немного прояснилось, он, шатаясь, вышел из чума и побрёл на восток. То падая, то вновь поднимаясь, Семён шёл по тундре. Временами он забывался и тогда видел перед собой своего деда – старого шамана, который превратился в огромного полярного волка и, оскалив серую клыкастую пасть, звал идти вперёд. Иногда сознание прояснялось, и Семён вновь видел перед собой волка. «Почему он меня не загрыз?» – мелькала туманная мысль. «Да это же мой дед», – успокаивался он и снова впадал в забытьё. Временами сквозь затуманенное сознание прорывался звериный вой, и Семён видел перед собой великого шамана. Но силы покидали израненное тело, и Семён вновь терял сознание. Внезапно до него дошло, что волк – это он сам. Он подошёл к лежащему на снегу человеку, обнюхал его со всех сторон и принялся зализывать кровоточащую рану на голове. Человек застонал, и Семён-волк отпрыгнул в сторону. Сознание вновь прояснилось, и Семён-человек попытался приподняться. Волк зарычал, но остался стоять на месте. Семён пополз, и волк потрусил рядом. Семен, шатаясь, встал и волк, подставив сильную шею, помог человеку. Держась за загривок зверя, человек побрёл вперёд. Потом волк пропал и где-то послышался скрип нарт.

Нарты, запряжённые тремя важенками, подъехали к лежащему без движения человеку, и старый пастух с удивлением отметил странного вида следы. Снег был истоптан волчьими лапами. Но казалось, что волк не пытался нападать на человека, а скорее, наоборот, помогал ему идти. Пастух погрузил полумёртвого человека на нарты и отвёз к своему чуму. Семёна вернули к жизни и вертолётом отправили в городскую больницу. Наперекор всему Семён выздоровел. Он поселился в отдалённой избушке, редко бывал в посёлке, но всегда появлялся там, где кто-либо заболевал. Так Семён стал шаманом. Людей он сторонился и не любил, когда кто-то появлялся возле избушки. Так и жил одиноким волком.

Отсутствие растительности на лице шамана компенсировали длинные рыжие волосы, торчащие из огромных круглых ушей. Кривые ноги были обуты в резиновые сапоги. Семён сапоги не снимал ни зимой, ни летом и не признавал другой обуви. Разувался он редко и только тогда, когда в сапогах хлюпала надоедливая вода. Ноги у него никогда не мёрзли. Голова мёрзла и часто болела, а ноги не мёрзли в любой мороз. Городской доктор сказал, что это следствие перенесённого нервного перенапряжения, но Семён знал, что он волк, а у волка лапы не мёрзнут. Потому и зимой и летом он ходил в шапке и резиновых сапогах, пугая необычным видом редких гостей своего жилища.

Сквозь вой ветра за стеной явственно послышался посторонний звук. Собаки забеспокоились и неуверенно затявкали. Звук то утихал, то с новой силой возникал из мрака тундры. Наконец, ясно можно было различить, как с натугой, часто перегазовывая, по бездорожью движется вездеход. «Эх, силы уже не те. Не зашаманил дорогу. Нашли всё-таки», – пробормотал Семён, натягивая мохнатую шапку, сшитую из шкуры росомахи. Росомаху он подстрелил четыре года назад, когда осторожный и хитрый зверь повадился таскать из капканов приманку. Каждый день, разложив приманку по кругу, Семён обнаруживал у первого капкана объеденные головы тухлой рыбы, самого лучшего лакомства для песца. Вокруг виднелись громадные следы росомахи. Два дня Семён крутился возле капканов, выслеживая хитрого зверя. На третий, спрятавшись за широким кустом с подветренной стороны, он увидел ворюгу. Росомаха вышла из-за бугра, внюхалась в воздух и неторопливо потрусила в сторону капкана. Семён снял с предохранителя карабин, повёл стволом по туловищу зверя и, остановив мушку на небольшой голове с оскаленной пастью, нажал курок. Выстрел хлёстко резанул слух. Росомаха подпрыгнула и осталась лежать тёмным пятном на голубоватом снегу. Через месяц Семён носил шапку из шкуры с жёстким ворсом, способным выдержать любой мороз

Вездеход рявкнул возле самой избушки и заглох. Вой ветра усилился, снежные заряды били в окна, с силой царапая стекло. Собаки рвались из пристройки, надсадно и с хрипом лая на непрошеных гостей. Сквозь вой ветра, скрежет снежных зарядов и лай собак как-то даже неестественно раздались человеческие голоса

– Се – мён! Се – мён! – кто-то усиленно звал хозяина избушки. – Семён! Ты живой!?

Выпрыгнувшие из вездехода люди подошли к избушке и, вдруг отпрянув, нерешительно остановились. Из-за приоткрытой двери показалась оскаленная волчья морда. Минуты три пришельцы переговаривались между собой, поглядывая на дверь, но больше из избушки никто не появлялся.

«Померещилось, или шаман пугает», – решили гости и, посмеиваясь над своими страхами, потянули за ручку низкой двери.

Дверь отворилась, и в клубах морозного пара через порог переступили два человека. Первый был председатель колхоза, второй – водитель вездехода

– Семён, ты где? – председатель удивлённо оглядел маленькое помещение. В углу горела керосинка, едва освещая убогое внутреннее убранство. В избушке никого не было. Спутники переглянулись. Странно, кто-то же выглядывал из двери. Вдруг за лампой что-то шевельнулось. От угла, как будто выйдя из стены, отделился хозяин избушки.

– Фу, напугал, чёртов шаман. Еле добрались. Принимай непрошеных гостей. Если бы не пурга, ни за что бы к тебе не завернули. Ты пургу нашаманил?

Семён выполз из угла и присел на краешек скамьи:

– Старый стал, сил уже нет. Пургу нашаманил, а дорогу закрутить уже не смог. Видно, верхние люди отвернулись от меня. Чай пить будете?

– У нас и покрепче кое-что найдётся. Давай строганину, – председатель раскрыл объёмную сумку и небрежным жестом выставил бутылку «Московской». Гости сняли полушубки и нерешительно остановились посреди избушки, ожидая приглашения, но хозяин молчал. В затянувшейся паузе раздался жуткий вой. Председатель с водителем вздрогнули и взглянули на хозяина. Семён сидел спокойно, он отодвинул бутылку и криво улыбнулся:

– Сколько лет меня знаешь, а никак не запомнишь. Не пью я. Курить курю, а вот пить – нет. Так и дед мой, великий шаман, завещал.

Председатель ухмыльнулся и, подмигнув водителю, подсел к столу:

– Ну, ты как знаешь, а нам бы и согреться не мешало. Утром уедем. Нам ещё стадо найти надо. Где-то западнее твоей берлоги с вертолёта оленей видели.

Семён вновь улыбнулся своей кривой улыбкой:

– Нету там стада. Тебе на юг ехать надо.

Председатель поперхнулся куском хлеба:

– Ты-то откуда знаешь? Ты от избушки только на километр отходишь.

– Мне верхние люди говорят, – Семён разлил по кружкам круто заваренный чай. – Поторопись, председатель, как бы беды не было. Вездеходка твоя шибко ненадёжна.

Председатель и водитель одновременно сплюнули через левое плечо – накаркает нечистый, и сгинешь в тундре.

***

Сейсмоотряд отрабатывал последние километры. Болотоход, урча и попыхивая выхлопами, вперевалку тащил балок сейсмостанции. Два тягача с поднятыми кузовами уже поджидали на стоянке. Размотанные «косы» чернели змеевидными линиями вдоль профиля. Болотоход не торопясь подъехал к стоянке, и тракторист, заглушив двигатель, уже хотел спрыгнуть с гусениц, как вдруг взгляд его уловил какое-то движение в тундре.

– Степаныч! – окликнул он оператора. – Вроде, что-то движется по тундре.

Оператор, прищурив глаза, внимательно вгляделся в еле заметную точку, скользящую от горизонта. Волк. Оператор махнул одному из водителей. Тягач резко сорвался с места и мягко покатил в сторону странного движения. Через несколько минут он догнал громадного серого зверя. Волк будто и не хотел убегать от вездехода. Приостанавливаясь и оглядываясь, он трусил по тундре. Внезапно волк остановился и, подняв к небу оскаленную пасть, завыл, затем бросился в сторону и исчез за ближайшим бугром. Водитель остановил вездеход и увидел двух человек, медленно бредущих по тундре. Разместив неизвестных в тягаче, он доставил их на сейсмостанцию. Из кабины выползли два сильно обмороженных человека. В одном из них оператор узнал председателя колхоза, на территории которого работал отряд. Отогревшись, мужики рассказали, как ехали на поиски отбившегося во время пурги оленьего стада, как ночевали у шамана и затем два дня крутились по тундре, так и не обнаружив оленей. И вот сегодня утром внезапно заглох двигатель вездехода. Если бы не сейсмоотряд, навряд ли в живых остались. Накаркал шаман проклятый. Пока разговаривали, тягач притащил колхозный вездеход. Водители залезли под капот, и оттуда раздались удивлённые возгласы. Позвали водителя вездехода и указали на двигатель. Сбоку зияла большая дыра. Заметно было, что вырван клок по старой трещине. Явно проглядывался заводской брак. Как он ещё работал, было совершенно непонятно. Вот тебе и шаман. Прав был Семён Бугра.

На следующий день за колхозниками прилетел вертолёт, а через неделю председатель прислал трактор за вездеходом. Случай забыли. Но уж больно заманчиво было взглянуть на живого шамана. Правда, председатель предупреждал, что если шаман не захочет, то никто его не найдёт. Но место избушки на карте указал точно и при этом добавил, что почти рядом с избушкой, возле самой реки, лежит целая гора пустых бочек. Бочки были в дефиците, и оператор уговорил начальника партии, якобы, съездить за ними на побережье.

День был ясный и солнечный. Вездеход, с полностью заправленными баками, помчался к устью Талоты. По профилю быстро преодолели половину пути. Затем, переваливаясь с одного бугра на другой, двинулись на север. Миновали хорошо заметный лесок с редкими ёлками. Ясно виднелись высокие пеньки. Кто-то недавно заготавливал дрова, значит, где-то рядом было жильё. Вот и гора пустых бочек. Загрузив десять бочек в кузов, принялись кружить вокруг в поисках избушки. На свежем снегу отчётливо был заметен след нарт. След проходил возле пустых бочек, заворачивал к лесочку и внезапно пропадал. Другим концом он захватывал настороженные капканы и замыкал большой круг возле, всё тех же, бочек. Избушки не было.

Внезапно воздух наполнился серой мглой. Откуда-то сорвался ветер, закружил воющим вихрем. Снежные заряды с силой рвали брезент кузова. Водитель попытался высунуться из кабины, чтобы разглядеть пропавший след, но жёсткий снег мгновенно забил глаза, и пришлось остановить вездеход. Вокруг ничего не было видно. В наступившей темноте слышно было только, как гудит ветер и хлопает брезент кузова. Вдруг что-то с силой ударило по переднему стеклу. Водитель приоткрыл дверцу и в ужасе отпрянул. На него из мрака пурги смотрела оскаленная волчья морда. Через секунду видение исчезло. Водитель оглянулся на пассажира, тот спокойно пил чай из термоса

– Ты чего? – тихо спросил он

-Да так, померещилось, – ответил дрожащим голосом водитель.

Часа два длилась злобная песня, и так же внезапно всё стихло. Всё так же светило солнце и ярко сверкал снег. Будто и не было сумасшедшего ветра, и не крутила буйная метель.

Целый день мужики кружили по спирали вокруг проклятых бочек. Избушка как сквозь землю провалилась. Уже к вечеру, заглушив двигатель, остановились перекусить. Тишина давила на барабанные перепонки. Ветер давно стих, и слышно было, как с гусениц вездехода падали куски налипшего снега. Внезапно откуда-то из тундры раздался нечеловеческий вопль, и, как бы вторя ему, где-то завыли собаки. И столько было тоски и животной боли в этом звуке, что мурашки пробежали по телам путешественников, и от жути волосы зашевелились на головах.

Топливо было на исходе. Надо было возвращаться на базу. Решили, что попозже ещё вернутся на это место. Не верилось, что не смогут найти эту заколдованную избушку, да и собачий вой указывал на присутствие жилья.

Когда до базы оставалось метров двести, внезапно заклинило коробку передач. Случись это посреди тундры, считай, два замерзших трупа. Будто шаман предупреждал, чтобы не лезли больше в его жизнь. Да и правда, потом уже, летом, разобрав коробку передач, водитель долго обалдевши смотрел на две шестеренки, между которыми торчал неизвестно как попавший туда болт. Больше шамана не искали.

***

Шаман стоял на пригорке и из-под ладони всматривался в сероватую даль, рядом лежала уставшая упряжка. Целый день он кружил по тундре, уводя вездеход от своего жилья. Наконец неизвестные выдохлись. В сумерках было видно, что вездеход стоит возле пустых бочек и сейчас отправится в обратную дорогу. На широком лице шамана появилась улыбка.

Он поднял голову к слабо мерцающим на небе звёздам и закричал. Собаки вскочили со своих мест и принялись с надрывом выть, признавая в крике шамана первобытный призыв далёких предков. А шаман всё кричал, перебирая гортанные звуки. Серый вожак подхватил боль полярной тоски, но не смог дотянуть до конца. Голос рассыпался по тундре и затих где-то вдали.

(с) Анатолий Цыганов

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” усинский поэт Сергей Гаврилов. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: .

Что ж вы, мальчики с прогалинами на затасканных черепах,

Так усердно тянете Бога за бороду, выпрашивая новых игрушек?

Слушайте!

Ваша ярость по поводу павших возможностей возбуждает лишь ваши страдания!

Недожитость и недоигранность так смешна, когда дрожь в коленях.

Только на вершинах живёт ослепительный снег.

С бугорков ветер времени сдует сухую траву.

Что ж вы девочки с черепашьими шеями,

Так упрямо купаете ваши лица в тазиках грима,

Пытаясь убить красоту лучезарных морщинок?

Ваша дружба со скальпелем жуликов – изощрённый садизм!

Расскажите-ка лучше сказку заброшенным внукам.

Всему Своё Время…

(с) Сергей Гаврилов

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” автор из соседнего города Печора Виктор Перепёлка.

Ходили верные слухи, что если начинают ремонт или реконструкцию любой из железнодорожных станций, значит, её скоро расформируют. Таким образом, хозяйственная служба НГЧ отмывала свой тёмный капитал, кидая на ветер материал и создавая «заоблачные» сметы. Как обычно, работы приходились на начало зимы или в её разгаре, как и на этот раз.

Заканчивался декабрь. Помещение дежурного по станции находилось в антисанитарном состоянии, потому что началась внутренняя, косметическая отделка помещений станции. Для нанесения звукоизоляционного материала, стены станции были обшиты грубой мешковиной и при вдыхании воздуха, казалось, что он насыщен густой пылью. Приходилось работать в этих условиях, так как пропуск поездов должен осуществляться в любых условиях. Несмотря на этот бардак, многие работники станции любили собираться в дежурном помещении, особенно когда там дежурил сам начальник, Виталий Владимирович – неподражаемый анекдотчик и остряк. Непонятно каким образом у него брались способности в любой ситуации разрядить обстановку юмором и куда его память вмещала сколько анекдотов и историй. Проживший основную часть своего детства и юности в Одессе, казалось, что в него внедрился этот одесский шарм и умение любую ситуацию перевести в стадию юмора. Что самое удивительное, что находясь в его обществе, почему-то даже создавались ситуации, которые иначе как комичными не назовёшь.

Орлов Владимир Алексеевич, монтёр пути – заядлый рыбак, охотник и хороший товарищ начальника станции, следуя на работу, никогда не проходил на своё рабочее место, не зайдя на станцию, особенно когда дежурил начальник.

– Чайку? – спросил Виталий, когда тот перешагнул порог дежурки.

– Можно. Время позволяет, пока придёт «пригородный» с рабочими, – согласился Владимир.

Попив чайку и поговорив о бытовых проблемах, друзья закурили. Серость пыльного пейзажа стен, словно умножилась. Стоваттная лампочка под потолком, из-за дыма, почти скрылась из виду.

Затянувшаяся между разговорами пауза была прервана неожиданно. Распахнулась дверь, и на пороге, в клубах пара и дыма, появился монтёр пути, Тройников Лёша, мужчина тридцати лет, спокойный, добрый, но очень наивный и легковерный человек. Около двух метров роста, с добродушным продолговатым лицом, он своим видом излучал какого-то доброго великана, который «муху обидеть не сможет».

– Привет, Волоха! Привет, дядь Виталь! – узнал по очереди, присматриваясь и щурясь после дневного света привыкая к полумраку станции. По тому, как он назвал начальника «дядей», стало понятно, что он уже под хмельком. Обычно, так обращался Леха к начальнику, только с «бодуна» или будучи выпивши.

– Чё, без желтухи? – спросил Владимир.

– Я отгул взял, – ответил он и добавил через паузу, – «бабу» положили в больничку.

«Баба», то есть сожительница Алексея, Старовойтова Ольга, немного странноватая женщина, работала стрелочницей в подчинении начальника станции. Два дня назад, с ОРЗ, её сопроводили в больницу, находящуюся на соседней станции.

– Дай закурить, – протянул руку к Орлову. – Дядь Виталь, можно? – спросил, получив желаемое.

– Смали, – разрешил начальник, сделав полукруг взглядом, указывая на неприглядность помещения.

– А с какой радости бухаешь? – спросил.

– Так, отгул – же, да и жена…

– Типа, с горя?

– Ну! – отмахнулся Алексей.

– Дядь Виталь, позвоню? – указал пальцем на столик, где находился выносной телефон.

– Валяй!

Есть на станции телефонная связь, называемая – подстанционная. Это значит, что дозваниваться куда-либо можно только через телефониста. Кнопкой, посылаешь вызов на коммутатор, и когда отвечает оператор, просишь соединить с определённым номером. Разговариваешь через большую приёмную трубку с кнопкой, которая называется «тангента». Когда её нажимаешь – говоришь, а отпускаешь – слушаешь. Но зато все разговоры, что с одной, что с другой стороны, слышны всем присутствующим и всей участковой линии.

Любое посещение помещения дежурного, а особенно когда дежурит начальник, Лёша считал за честь. Теперь же ещё и позвонить позволили по служебному телефону.

Сняв шапку и взъерошив волосы широкой пятернёй, он придвинул стул к тумбе с телефоном и, затаив дыхание, нажал кнопку вызова.

-«Пи-и-и-и-у-у-у-у» – зазвучало в аппарате и через короткую паузу, послышался игривый мягкий голос телефонистки:

– Слушаю.

Лёша молча, вопросительно вскинул взгляд на начальника.

– Говори, блин – нарочито резко отреагировал тот.

– Это кто? – словно испугавшись, вскрикнул Лёша.

– Вам кого надо?

– Как кого, а вы кто?

– Я телефонистка.

– Как, телефонистка, вы откуда разговариваете? – недоумевал Алексей.

Орлов сидел, напыжившись, и со слезами на глазах. Его и без того розовое круглое лицо стало похоже на багровый шар. Виталий старался не смотреть Орлову в глаза, зная, что тот взорвётся смехом и всё испортит.

– Не морочьте голову! – огрызнулась трубка и замолчала.

Лёша опешил. Он глазами обиженного ребёнка смотрел то на трубку, то на начальника и не находил слов от возмущения. В придачу к несостоявшемуся разговору, Лешу начинало «разбирать», возможно, совсем недавно выпитое, и он, начиная всё больше заикаться и смелеть, спросил:

– Она ч-чё.., ду-дура? Н-надоело работать, ко-коза…

-Ладно. Давай я тебя соединю, только ты не геройствуй. Разговаривай нормально, – сказал Виталий и, забрав трубку, нажал кнопку вызова.

– Слушаю. – Послышалось через небольшую паузу.

– Добрый день. Мне нужен стационар больницы.

Голос Виталия Владимировича, из-за особенностей произношения, узнавали многие, и при случае шутили, что ему нужно вести селекторные совещания вместо начальника отделения, чей голос был более мягкий.

– Здравствуйте, Виталий Владимирович, что кто-то заболел? – сочувственно спросила телефонистка, соединяя с местной линией.

– Моя стрелочница там – ответил, не узнавая по голосу собеседницу, но делая вид, что узнал.

-Алло, приёмный покой, – послышалось на том краю провода. Начальник станции резко передал трубку Тройникову.

Тот схватил её:

– Алло. Оля, Оля…

– Вам кого-то позвать?

– А, ага… простите. Ольгу Старовойтову, – с трудом выговорив, произнёс Алексей, и трубка замолчала, вероятно, пошли звать.

– Алло, Алло. – Чё за хрень? – недоумевал, щелкая тангентой.

– Оставь. Помолчи. Там пошли звать твою половину. – Остановил его Виталий, и в воздухе зависла пауза ожидания.

Лёша, опираясь локтем о тумбочку, тяжело сопел и было видно напряжение его мысли. Скорее всего, мысленно подбирал лексику предстоящего разговора с женой.

В трубке щёлкнуло.

– Алло! – послышался голос Ольги.

– О, привет до-дорогая. Ц-цём, цём, блин, тебя. – Злясь на себя за заикание выдал Алексей.

– Ты что, пьяный? – без подготовки и ничуть не обрадовавшись, крикнула Ольга.

– Ты охренела, чё-ли? Где пьяный?

– Ты не делай меня дурой, я же слышу.

– Давай я тебе в трубку дуну, дура блин,- понесло Лёху. – Вот здесь дядь Виталий дежурит, он тебе докажет. На, дядь Виталь, скажи ей, дуре. – Кричал он в трубку, не выпуская её з рук и никому не отдавая.

– Видишь, не пьяный, – сам убедил себя, как будто Виталий уже поручился за него. – Как ты сама, вопче-то? Хватит ругаться.

– Как я? Нормально. Болею.

– Хорошо… То есть, плохо. У тебя есть – есть что? – Вдруг выдал с ударением на последний слог.

– Чё ты там лепишь, придурок? – выходила из себя Ольга на другом конце провода. – Ты уже лыка не вяжешь.

– Я спрашиваю, у тебя есть – есть?

– Козёл паршивый, что допился. Разговаривать разучился?

Алексей недоуменно смотрел на трубку. Желваки его играли. Губы дрожали от негодования. На удивлённом лице было выражение непонимания происходящего. Как же так? Он от чистого сердца, а его оскорбляют и не хотят слышать.

Орлов катался по столу, уже не сдерживая свой гомерический хохот, но Алексей, казалось, даже не слышит этого.

Собравшись с духом, он сделал, казалось бы, решающую попытку объясниться:

– Я тебя, спрашиваю, может, что из питания привезти?

Это стало последним барьером вежливости с той стороны.

– Ах ты тварь! Какое испытание ты мне хочешь провести? Мудак. Приеду, голову отрублю. Сволочь. Я тут таблетки жру, а он испытывать меня надумал. Животное.

Лёха некоторое время тупо смотрел на трубку, не понимая, что происходит и почему за всё добро и желание чем-то помочь любимой своей половине, его так оскорбили. Медленно, словно боясь, что она сейчас взорвётся, он снова прижал её к уху :

– Пошла ты тогда, дура!

Бросив трубку на стол, он, схватив шапку, молча выскочил, хлопнув дверью, и исчез в тумане разыгрывающей метели.

В трубке что-то щелкнуло, и послышался дрожащий, как можно было догадаться, от недавнего смеха, голос телефонистки:

– Она отключилась.

(с) Виктор Перепёлка

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” сыктывкарский автор Дарина Минаева. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу:.

В старом магазинчике было темно и тесно. Давно вышедшие из моды вещи покрылись толстым слоем пыли и сиротливо валялись на стойке ресепшена, на полу, в углах… Рик вошёл в это затхлое помещение и, прикинув сколько работы ему нужно проделать за такой короткий промежуток времени, удручённо опустил голову.

Рик получил этот магазинчик в наследство от дяди, которого видел в первый и в последний раз лет шестнадцать назад, а может, и не видел вовсе, и он искренне не понимал, чем же заслужил к себе такое расположение родственника. Рик был молодым человеком, которому на вид было не больше девятнадцати лет. С тёмными волосами, голубыми, как ночное озеро, глазами, и модными на тот момент бакенбардами, плавно переходящими в бородку. Когда Рик удивлялся, то его густые каштановые брови взлетали вверх, а полные губы слегка приоткрывались, что делало его похожим на маленького мальчика, впервые видевшего оживлённую улицу. Рик был сиротой, и уже с двенадцати лет усиленно работал, чтобы обеспечить себя всем необходимым. И сейчас, когда он получил наследство, и стоял на пороге своей новой жизни, в голове его нарисовался план дальнейшей безбедной жизни.

Молодой владелец магазина принялся за работу. Он без перерывов таскал ящики и вытирал пыль, сметал паутину и убирал вещи в коробки, но тут взгляд его наткнулся на одно платье. Оно было ослепительно белым, несмотря на то, что так долго висело в этой пыли, и переливалось бирюзовым блеском. Рик отложил его в сторону и продолжил уборку, как вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он поспешно обернулся.

Молодой человек увидел её не сразу. Она стояла в дальнем углу кладовки, и умоляюще смотрела на него.

– Эй! Кто ты? И что здесь делаешь? – крикнул в пустоту Рик.

Молчание. Выждав с минуту Рик двинулся в сторону глаз, неотрывно следящих за ним. Подойдя ближе, он выдохнул с облегчением. На него смотрел манекен. Манекен девушки с кукольным личиком и наивно распахнутыми синими глазами. Волосы её, вопреки ожиданию юноши, лежали не спутанной гривой, а ниспадали светлым водопадом к плечам. Пластмассовые руки были распахнуты так, что, казалось, девушка приглашает к себе в объятия. Опустив глаза от белоснежной шеи ниже, Рик порядком смутился, увидев неприкрытую наготу манекена, но тут же одернул себя, понимая насколько это глупо. Тут в голову молодого человека пришла идея. Сбегав за платьем, которое он нашёл несколько минут назад, он надел его на манекен.

– Ты прекрасна. Я назову тебя Бэлла, – улыбнулся Рик, и ему показалось, что уголки губ его новой подруги слегка приподнялись в ответной улыбке.

Закончив всю работу, которая намечалась на сегодняшний день, юноша присел отдохнуть и вспомнил о Бэлле. Он думал, насколько совершенен этот манекен, и откуда взяли модель для него. Немного помедлив, Рик вынес Бэллу в её шикарном платье в главный зал и поставил в центр. С улицы слышалась тихая напевная мелодия, которая, видимо, доносилась из ресторанчика на углу. Повинуясь какому-то непонятному порыву, приблизился к манекену и шутливо пригласил её на танец. Обвивая одной рукой талию, второй держа её за неподатливые пластмассовые пальцы, он кружил этот манекен по крохотному залу под эту нежную мелодию. Он настолько увлёкся танцем, что не заметил, как рука Бэллы очутилась на его плече, а другая, которую он так сжимал, в ответ сжала его руку. Рик не вскрикнул и не оттолкнул девушку, лишь продолжал танцевать, ощущая под пальцами сквозь ткань платья тёплую кожу, и видя, как приоткрываются её алые губы, а в глазах блестит нечто неземное, притягивающее. Он воспринимал её превращение, как должное, забыв о том, что ещё несколько минут назад она стояла в пыльном коридоре, смотря сквозь тьму неживыми глазами. Рик чувствовал, как ноги Бэллы уже не нуждаются в подставке, а делают танцевальные па вместе с ним. Не в силах больше сдерживать своё желание, Рик прильнул губами к её… и вместо бездушного пластика в ответ ощутил тепло девичьих губ. Бэлла вздохнула и прижалась к нему всем своим телом. В то же мгновение Рик почувствовал свинцовую тяжесть во всём теле. Он попробовал шевельнуться, но пальцы Бэллы крепко сдерживали его руки. Он не мог шевелиться и стал ощущать, как его глаза стекленеют, улыбка застывает на губах, а руки продолжают обнимать… пустоту.

Даяна Бейкерс зашла в старый магазинчик и удивилась тому, насколько там было прибрано, ведь она ожидала увидеть кучу пыли и мусора. В центре зала стоял манекен. Тёмные волосы, казалось, были настоящими, как и бакенбарды, переходящие в бородку. Его густые каштановые брови взлетели вверх, а губы были слегка приоткрыты, что делало его похожим на маленького мальчика, впервые видевшего оживлённую улицу.

– И с каких, интересно, красавчиков лепят этих манекенов? – ухмыльнулась Даяна и начала уборку, в старом магазинчике одежды, доставшемся ей по наследству от дяди, которого она видела лет шестнадцать назад, а то и вовсе не видела.

(с) Дарина Минаева