-8.8 C
Усинск
28.03.2024, Четверг

Выходное чтиво: “Были гости”

0

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” усинский автор Ольга Безденежных. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: .

Мы на кухне с тётей Машей шесть часов упорно пашем –

Плов, котлеты, заливное, что-то в чашечках грибное.

Протираем, мелко режем, трём и пробуем на свежесть.

Дверь закрыта, пот на лицах, в миску маслице струится.

Наконец штришок последний, тут звонок звучит в передней,

Надеваю маску «Счастье», открываю. Гости, здрасьте!

Шум, толпа, к столу движенье, рюмка, возглас: «Объеденье!»

Снова рюмка, песни, пляски, торт фруктовый под завязку.

Посошок и возвращенье, до утра гостей вращенье –

С мандарином, с виноградом. За шампанским сбегать надо.

Все довольны, сыты-пьяны, не было лишь с неба манны.

Поцелуи на прощанье, вновь быть гостем обещанья.

Дверь закрыла, прошептала: «Всё! Свобода!» И упала.

(с) Ольга Безденежных

Выходное чтиво: “Маленький магазинчик одежды”

0

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” сыктывкарский автор Дарина Минаева. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу:.

В старом магазинчике было темно и тесно. Давно вышедшие из моды вещи покрылись толстым слоем пыли и сиротливо валялись на стойке ресепшена, на полу, в углах… Рик вошёл в это затхлое помещение и, прикинув сколько работы ему нужно проделать за такой короткий промежуток времени, удручённо опустил голову.

Рик получил этот магазинчик в наследство от дяди, которого видел в первый и в последний раз лет шестнадцать назад, а может, и не видел вовсе, и он искренне не понимал, чем же заслужил к себе такое расположение родственника. Рик был молодым человеком, которому на вид было не больше девятнадцати лет. С тёмными волосами, голубыми, как ночное озеро, глазами, и модными на тот момент бакенбардами, плавно переходящими в бородку. Когда Рик удивлялся, то его густые каштановые брови взлетали вверх, а полные губы слегка приоткрывались, что делало его похожим на маленького мальчика, впервые видевшего оживлённую улицу. Рик был сиротой, и уже с двенадцати лет усиленно работал, чтобы обеспечить себя всем необходимым. И сейчас, когда он получил наследство, и стоял на пороге своей новой жизни, в голове его нарисовался план дальнейшей безбедной жизни.

Молодой владелец магазина принялся за работу. Он без перерывов таскал ящики и вытирал пыль, сметал паутину и убирал вещи в коробки, но тут взгляд его наткнулся на одно платье. Оно было ослепительно белым, несмотря на то, что так долго висело в этой пыли, и переливалось бирюзовым блеском. Рик отложил его в сторону и продолжил уборку, как вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он поспешно обернулся.

Молодой человек увидел её не сразу. Она стояла в дальнем углу кладовки, и умоляюще смотрела на него.

– Эй! Кто ты? И что здесь делаешь? – крикнул в пустоту Рик.

Молчание. Выждав с минуту Рик двинулся в сторону глаз, неотрывно следящих за ним. Подойдя ближе, он выдохнул с облегчением. На него смотрел манекен. Манекен девушки с кукольным личиком и наивно распахнутыми синими глазами. Волосы её, вопреки ожиданию юноши, лежали не спутанной гривой, а ниспадали светлым водопадом к плечам. Пластмассовые руки были распахнуты так, что, казалось, девушка приглашает к себе в объятия. Опустив глаза от белоснежной шеи ниже, Рик порядком смутился, увидев неприкрытую наготу манекена, но тут же одернул себя, понимая насколько это глупо. Тут в голову молодого человека пришла идея. Сбегав за платьем, которое он нашёл несколько минут назад, он надел его на манекен.

– Ты прекрасна. Я назову тебя Бэлла, – улыбнулся Рик, и ему показалось, что уголки губ его новой подруги слегка приподнялись в ответной улыбке.

Закончив всю работу, которая намечалась на сегодняшний день, юноша присел отдохнуть и вспомнил о Бэлле. Он думал, насколько совершенен этот манекен, и откуда взяли модель для него. Немного помедлив, Рик вынес Бэллу в её шикарном платье в главный зал и поставил в центр. С улицы слышалась тихая напевная мелодия, которая, видимо, доносилась из ресторанчика на углу. Повинуясь какому-то непонятному порыву, приблизился к манекену и шутливо пригласил её на танец. Обвивая одной рукой талию, второй держа её за неподатливые пластмассовые пальцы, он кружил этот манекен по крохотному залу под эту нежную мелодию. Он настолько увлёкся танцем, что не заметил, как рука Бэллы очутилась на его плече, а другая, которую он так сжимал, в ответ сжала его руку. Рик не вскрикнул и не оттолкнул девушку, лишь продолжал танцевать, ощущая под пальцами сквозь ткань платья тёплую кожу, и видя, как приоткрываются её алые губы, а в глазах блестит нечто неземное, притягивающее. Он воспринимал её превращение, как должное, забыв о том, что ещё несколько минут назад она стояла в пыльном коридоре, смотря сквозь тьму неживыми глазами. Рик чувствовал, как ноги Бэллы уже не нуждаются в подставке, а делают танцевальные па вместе с ним. Не в силах больше сдерживать своё желание, Рик прильнул губами к её… и вместо бездушного пластика в ответ ощутил тепло девичьих губ. Бэлла вздохнула и прижалась к нему всем своим телом. В то же мгновение Рик почувствовал свинцовую тяжесть во всём теле. Он попробовал шевельнуться, но пальцы Бэллы крепко сдерживали его руки. Он не мог шевелиться и стал ощущать, как его глаза стекленеют, улыбка застывает на губах, а руки продолжают обнимать… пустоту.

Даяна Бейкерс зашла в старый магазинчик и удивилась тому, насколько там было прибрано, ведь она ожидала увидеть кучу пыли и мусора. В центре зала стоял манекен. Тёмные волосы, казалось, были настоящими, как и бакенбарды, переходящие в бородку. Его густые каштановые брови взлетели вверх, а губы были слегка приоткрыты, что делало его похожим на маленького мальчика, впервые видевшего оживлённую улицу.

– И с каких, интересно, красавчиков лепят этих манекенов? – ухмыльнулась Даяна и начала уборку, в старом магазинчике одежды, доставшемся ей по наследству от дяди, которого она видела лет шестнадцать назад, а то и вовсе не видела.

(с) Дарина Минаева

Выходное чтиво: “…Смотри, какие в небе облака!”

0

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” сыктывкарский поэт Александр Герасименко. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: .

…Смотри, какие в небе облака!
Вон синий кит в морской лиловой пене,
Единорог – пурпурные бока,
А рядом белый лев и два оленя.
Сменяется касаткой синий кит,
Единорог стал розовым фламинго,
В них солнца луч изысканный завит, –
Воспользуйся таким прекрасным мигом:
Ты подари всё это в тишине
Единственному в мире человеку.
А ночью прогуляйтесь по Луне,
И в лунную войдите вместе реку,
В которой отражается Земля –
Любимая, чудесная планета.
А рядом звёзды весело горят,
Как космоса веснушки, рыжим светом…

(с) Александр Герасименко

Выходное чтиво: “Кто крайний? “

0

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” усинский автор Николай Попов. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: .

Скучные порой люди стоят в очереди в банке. Неинтересные совсем. Не на ком и взгляд остановить и смешным прозвищем назвать. Слишком тривиальные социальные роли они исполняют. Сейчас здесь были: бабка-пенсионерка, которая следила за очерёдностью, со справедливостью неподкупного судьи. Флегматичный, интеллигентного вида молодой человек. Созерцательный, умный, скептичный и высокомерный. Девушка-кукла всем своим видом показывающая, что она живёт в другой, более интересной среде, а здесь совершенно случайно. Несколько пыхтящих от нетерпения тёток, с глазами уставших коров. И ещё люди, которых я не успел оценить ввиду того, что они не были видны из-за колонны. А также я – анализирующий окружающих меня людей, со скорбно-терпеливым выражением лица. Это выражение приобретает любой человек, кто заходит в помещение банка из большого мира. Надежда быстро решить свои финансовые вопросы умирает при виде очереди и одного работающего окошка. Лицо мрачнеет, внутренняя пружина сжимается, и человеку остаётся только ждать. Не помогает настроению, а может и усугубляет негатив ожидания, украшенный разными снежинками на окнах и ёлочками с дешёвыми шарами, холл банка в ожидании Нового года.

Новый фигурант моего анализа и «ярлыконаклеивания» влетела в банк со скоростью шумной юлы. Ни на секунду не притормозив, она уставилась своими цепкими глазками-бусинками, казалось, сразу на всех.

– Кто крайний? – вороньим голосом спросила она.

Отозвался парень-флегмат.

– А вы за кем? – ворона в её горле стала ещё и въедливой и оттого более противной.

Парень указал на одну из усталых тёток. Новая старушка, которой я уже успел наклеить ярлык «Шапокляк», не остановилась на двух людях и выспросила очерёдность до конца. И на каждом человеке останавливался её пронзительный взгляд. Ощутив его на себе, я отвёл глаза. Выпуклые чёрные бусинки, казалось, знали обо мне всё. Или только самое плохое. Я занервничал и быстро показал следующего. Она стала мне страшно интересной. Нет. Мне стало страшно, а она стала интересной. Так вернее. Меж тем, единственной, кто не отвернулся от Шапокляк, была бабка-судья. Мне даже показалось, что между ними произошёл молчаливый диалог. Что-то вроде этого:

– Здравствуй, подруга. Приятно встретить кого-то из «наших».

– Здравствуй. Я рада видеть тебя здесь. Как обстановка?

– Ну, ты же понимаешь, нужен контроль. Контингент сложный, так и норовят без очереди проскочить. Особенно за молодыми следи. Не нравятся они мне. Могут сговориться.

– У меня не забалуешь.

– Верю в тебя, подруга. Держись. Пост сдан!

– Пост принят!

После того, как я мысленно прокрутил этот диалог, подошла очередь «бабки-судьи». «Шапокляк» же снова вонзилась взглядом в меня. Я, конечно, сообразил, что надо уступить место, но рядом было ещё пару свободных стульев, поэтому я не встал. «Шапокляк» смотрела, одновременно расстегивая пуговицы своего чёрного пальто. И закончив, стала ещё больше похожа на ворону. Образ птицы дополнялся длинным, хищно-острым носом, и уже упомянутыми чёрными, навыкате, глазами.

– Ну!? – ржаво-металлическим тоном спросила она. – Не хочешь место уступить пожилому человеку?

Я указал на свободные стулья и сказал:

– Присаживайтесь, тут не занято.

Ворона-Шапокляк взмыла надо мной и закаркала:

– Сама знаю, что не занято. Сидишь рядом со столиком, а другим людям, что не надо бумаги разложить. Твой, что ли, столик?

Я сбивчиво извинился и пересел. Одержав первую победу, она вспорхнула на моё место, и вопреки ожиданию, не стала раскладывать свои документы и бумаги, а огляделась. В это время «интеллигент-флегматик» направился к выходу.

– Вы куда? – произнесла «Шапокляк» таким тоном, словно схватила парня за полы пальто.

– Я покурить, – ответил он, и оправдываясь, добавил. – Ненадолго.

– Ждать не будем, – старуха обвела взглядом людей, ища поддержки. – Ходят курить, очередь путают. Не успеете, пеняйте на себя.

Парень открыл было рот, чтобы ответить, но она отвернулась, и он, промолчав, вышел.

– За пенсией? – наметила очередную жертву, из числа «уставших тёток», «старуха-ворона».

– Да рановато мне ещё, – удивлённо-добродушно откликнулась та. Ей было, явно, немного за сорок лет.

– А я значит старая, да?! – аж взвизгнула «Шапокляк». – Старая?

Женщина не нашлась что ответить. Её миловидное пухленькое лицо замерло в испуганной растерянности.

– Ничего, матрёшка, и ты состаришься, – каркающим голосом злой колдуньи напророчила старуха, – И болеть будешь. Косточки твои заноют. Муж бросит. И дети твои разъедутся. Будут появляться в день пенсии, за ножки пухлые подвесят, всё до копейки вытрясут.

На глазах «тётки» выступили крупные слёзы.

– Да что вы такое говорите! – неожиданно вмешалась девушка, которую раньше я опрометчиво назвал про себя «равнодушной куклой». – Вас же никто не оскорблял, зачем же вы так?

– А ты помолчи, потаскуха! – с радостью откликнулась «Шапокляк». – Сыкуха ещё, пожилых людей перебивать.

Повисло напряжённое молчание, во время которого «бабка-судья», закончив свою финансовую операцию, направилась к выходу. И снова их взгляды встретились, и я, как будто услышал такой диалог:

– Держишься, подруга? Молодец! Ты им спуску не давай. Надо себя жёстко поставить, иначе сожрут.

– Да сопляки они супротив меня. Вон погляди, одна в слезах, вторая «пыжит» из себя «оскорблёнку», остальные глаза в пол уставили, их вроде и не касается.

– Смельчал народец… Смельчал. Но пасаран, подруга… Они не пройдут.

Получив молчаливую поддержку, «старая ворона» негромко прокаркала несколько нецензурных выражений, направленных на неожиданную заступницу, самое слабое из которых «драная мочалка».

Меж тем, оскорблённая, «уже неравнодушная кукла» сдержав эмоции, быстро вышла из банка, проговорив еле слышно:

– …нервы дороже.

– Бабушка, проходите, я вас пропущу, – вежливо предложил кто-то из «заколонных мужчин», сменив возле окошка «бабку-судью».

– Сам ты – «бабушка»! – сразу же окрысилась «Шапокляк». – Мне одолжений не надо. Внучок выискался.

Очередь была деморализована. Все боялись, не то что словом, а даже взглядом или дыханием, спровоцировать агрессивную старуху. «Умный парень» вернулся с перекура и, поймав общее настроение, спрятался за колонной. «Шапокляк» торжествовала. Её тёмная колдовская сила питалась всеобщим страхом. Она впивала глаза-булавки в людей, и им становилось неуютно под её взглядом. Сжимали плечи, пряча в них голову. Вставали, и, не понимая о чём, читали объявления на стендах. Старались не встречаться взглядом не только с ней (упаси боже!), но и друг с другом. В холе банка воцарились тишина, что прерывалась только манипуляцией девушки операциониста в окошке. А власть бабки была непререкаемой. В такие моменты, в сказках, появляется добрая сила, рушит чертоги неприятеля, обращает зло в дым и скромно принимает благодарность простого народа. И во мне уже начало просыпаться нечто «дoбро богатырское». Ещё минута и я бы воскликнул, что-то вроде: «Ой, вы гой еси, народ русский, да поднимемся на супостата…».

Старуха, меж тем, совершила поступок, который умалил её в моих глазах от верховной ведьмы до мелкой воровки. Скосив свои ящерные глаза на украшенную шарами серебристую ёлку, она ловко сняла с неё два шарика и спрятала в сумку. Выждав несколько секунд, она повторила трюк, и ещё один шарик отправился к своим братьям-близнецам. Мне стало неловко за «нашу» ведьму, и за своё желание обратить её в дым. Ну, какой это богатырский подвиг разоблачить «старушку-пакостницу». Где в этой победе молодецкая удаль? Но оказалось, что не все богатыри столь щепетильно относятся к размаху и славе своих подвигов. Из глубин банка вышел охранник. Русоголовый, со смешной чёлочкой над голубыми глазами. Широкая фигура загородила отход преступнице. «Зелёная кольчуга» его служебной формы смотрелась строго, и столь же строг и неумолим был его взгляд.

– Здравствуйте, – наполнив пространство банка своим трубным басом, поздоровался он с «Шапокляк». – Достаньте, пожалуйста, из сумки то, что вы туда положили.

– Что? – как будто не поняла просьбы старуха. – Что тебе сынок? – её голос звучал на удивление мягко.

Богатырь слово в слово повторил свою просьбу-приказ.

– А чо я туда ложила? – она всё-таки смешалась и затараторила, – Ничо не ложила. С магазина иду. Внучатам украшения на ёлку купила.

– Наша камера зафиксировала, как вы сняли с ёлки игрушки и спрятали в сумку.

– Ничо не снимала! Ничо не прятала! – снова раскаркалась «старуха-ворона». – Налетел как бандит на пожилого человека. Совсем житья от вас не стало честным людям…

Она встала, взяла сумочку и попыталась выйти. Но богатырскую фигуру охранника было не обойти.

– Или вы сейчас отдаёте то, что взяли, или я вызываю наряд милиции.

– Да на! На! Всё забирайте у бабушки! – она резко вытащила из сумки зелёные пластмассовые шарики и бросила на стол. – Внуков порадовать купила, да разве с вами, живоглотами, порадуешь. Последнее заберёте у человека, изверги!

С этими словами она направилась к выходу. Охранник посторонился. Навстречу ей вошла бабка в сером пуховом платке. Они встретились взглядами, и снова я, как будто, услышал их разговор:

– Не удержалась я тут, подруга. Нелюди вокруг. Сговорились.

– Пресекать буду! Разделяй и властвуй! Забыла?

– По науке работала. Может у тебя, что-нибудь путное, выйдет. Пост сдан.

– Пост принят.

Охранник удалился в коридоры банка, а я услышал противно-базарный голос новой бабки:

– Кто крайний? А вы за кем? А вы?…

(с) Николай Попов

Выходное чтиво: “Всему своё время”

0

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” усинский поэт Сергей Гаврилов. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: .

Что ж вы, мальчики с прогалинами на затасканных черепах,

Так усердно тянете Бога за бороду, выпрашивая новых игрушек?

Слушайте!

Ваша ярость по поводу павших возможностей возбуждает лишь ваши страдания!

Недожитость и недоигранность так смешна, когда дрожь в коленях.

Только на вершинах живёт ослепительный снег.

С бугорков ветер времени сдует сухую траву.

Что ж вы девочки с черепашьими шеями,

Так упрямо купаете ваши лица в тазиках грима,

Пытаясь убить красоту лучезарных морщинок?

Ваша дружба со скальпелем жуликов – изощрённый садизм!

Расскажите-ка лучше сказку заброшенным внукам.

Всему Своё Время…

(с) Сергей Гаврилов

Выходное чтиво: “Разрешите вас украсть”

0

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” усинский автор Владимир Задра. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: .

Что-то меня на молодых потянуло. Мне шестьдесят, ей всего пятьдесят. В ещё моложе влюбляться нельзя – не в куклы же с ней играть. Может это кризис среднего возраста? Но этот возраст давно у меня прошёл, тогда какой же сейчас идёт? Всё равно этому надо положить конец: сколько ещё могу мучиться. Она меня сразу разоружила своей правильной речью – это моя слабость. Наконец, услышал поставленную речь, приятный тембр, интонации, паузы, терпение, внимательность. Даже скандалить с ней не стал, возмущённый безграмотностью её операторов операционистов. Не стал заходить к начальнику отдела, наученный горьким опытом, а сразу к ней, директору. Потом ещё несколько раз заходил, иногда с цветами. Между прочим, она украинка. Никогда не поверю, что хохлушка не умеет готовить. Давно бы её штурмом взял, если бы не мои проблемы. Потом скажет, что использовал в своих целях. Если даже она не скажет, то скажут другие… Теперь всё позади. Что есть на вооружении у современного пенсионера, чтобы завоевать влиятельную даму в нашем городе? Прежде всего – это классика: ухаживание, внимание, цветы – это всё легко. Конечно, выбор хороший, но в наше время не помешал бы приличный счёт в банке. Вот только где его взять? Расклад явно не в мою пользу. Тогда начнём с самого начала: взаимоотношения между мужчиной и женщиной – вот это изменить нельзя. “Женщину надо брать!” – как-то сказала моя вторая жена… Как там у Е. Баратынского: “Премудрость вышнего творца не нам исследовать и мерить”… Остаётся импровизация. Вспомню-ка что-то вроде мало применяемого шахматного контргамбита Альбина, и начнётся он со слов: “Разрешите вас украсть?!” В случае её неуверенности, неожиданности, но благосклонности, просчитываем всевозможные варианты её ответа и готовим домашние заготовки-ответы, после которых позицию ей просто не удержать. Может это я всё зря затеял? Но те знаки внимания, которые она оказывает, откровенность: про маму, сына рассказывала, что на Новый Год не хочет оставаться одна, поэтому уедет к сыну. Как это я должен понимать?! Или это её стиль разговаривать с посетителями? Ладно, разберёмся в бою.

Теперь вторая часть контргамбита Альбина: она не хочет замуж. Тем более как-то прямо и сказала: “Только не это!” Но отношения без обязательств – это не для меня. Жизнь без обязательств – это тунеядство. Но и в этом варианте просто так не уйду и скажу:

– Я вас понимаю. Это по молодости было много сил, надежд, планов.

Но жизнь оказалось совершенно другой: где-то нас использовали, где-то мы переоценили свои силы. И теперь имеем то, что имеем. Это далеко не то, о чём мечтали. Но это сегодняшнее настоящее добыто колоссальным трудом. И мы не имеем право этим рисковать. Теперь понимаем, что жизнь очень скоротечна. У нас не остаётся уже времени на исправление ошибок. Сохранить хотя бы настоящее, чтобы перейти с этим в уже в подготовленное относительно спокойное будущее. Поэтому круг интересов, желаний сужен до самого необходимого. Обзаводиться семьей – это риск, тем более что мы очень на этом обожглись. Где уверенность, что неудачный опыт не повторится снова? Муж и жена – это вообще не родственники. К тому же надо считаться с мнением мужа. Вы мне напоминаете миллионершу: должность, статус, уважение. Это признание ваших способностей, которыми обладаете и, наконец, вы интересны, как женщина. А под мужа надо подстраиваться. Зачем всё это вам надо? У вас есть всё, кроме одного – человеческого рядом тепла. Когда даже кожей чувствуешь, что дома тебя никто не ждёт. Но это не смертельно. Можно завести собаку, кошку или просто телесериалы посмотреть по телевизору. Гораздо легче заработать миллион, чем стать счастливым. Человек удивительно приспособлен к выживанию и сохранению своего вида: инстинкт самосохранения, инстинкт продолжения рода, девяносто процентов времени он занят оправданием самого себя и так далее. Полный пакет – всё включено, в этаком пятизвёздочном отеле под названием “Жизнь”, только в этом отеле не предусмотрена – Любовь. Поэтому нам только остаётся верить в Бога, любовь и сказки.

Вот теперь можно будет уходить. Пусть подумает о своей успешности, самодостаточности и одиночестве. Анализ предстоящей партии закончен, можно идти с цветами и признаваться в любви. Подвиги надо совершать легко, а то никогда не решишься.

– Здравствуйте. Можно войти?

– Входите, – Наталья Фёдоровна улыбается, встаёт с кресла и принимает от меня цветы, – Вы как настоящий джентльмен… Ваши документы пришли, всё в порядке, – берёт со стола пакет документов и передаёт их мне.

– Спасибо. Наталья Фёдоровна, у вас чистый спирт есть? – с улыбкой спрашиваю я.

Она уже привыкла к моим шуткам:

– Зачем?

– Ордена принято в спирте обмывать. Пакет документов окунать в него не будем, но бросим туда вашу серёжку. Всё с вас началось, когда мы составили пакет документов за два-три дня, и они ушли в Ухту. Это не так, как я месяцами хожу к вашим операторам, чтобы собрать все документы.

– Это моя работа, – но она не может скрыть, что ей приятно.

Начинаю контргамбит. Ну, кони, выносите:

– Я не только за этим пришёл. Наталья Фёдоровна, разрешите вас украсть?!

– Это как? – всё правильно: она по уши связана своим статусом, обязана всегда сохранять самообладание и, в конце концов, – она женщина.

– Пока не могу сказать – как, – оценивающе разглядываю директора банка – но фактуру повредить нельзя, – давайте вместе продумаем этот момент.

– Почему именно украсть? – спрашивает она с интересом.

– У нас в роду традиция такая, если серьёзные намерения – надо украсть невесту. У брата девушка была азербайджанка, и её родители ни в какую не хотели выдавать за русского. Тогда мы молодых проводили в самолёт, и когда самолёт взлетел, мама мне говорит: “Ну, всё, самолёт в воздухе, теперь их не догонят. Вова, поехали к ним домой. Девочка ночевать не придёт, чтобы родители не волновались.”

– Вы же меня не знаете. И вообще сомневаюсь, что меня кто-то вытерпит.

Гамбит противником принят, теперь время домашних заготовок:

– Дома разберёмся.

Наталья Фёдоровна пытается всё-таки спасти позицию:

– Я вас не знаю.

У противника цугцванг – нет хороших ходов и позиция у неё безнадёжна. Вот что значит тщательная подготовка перед партией. Просто надо дожать, но я не на турнире. Надо аккуратно: женщина, как и Восток – дело тонкое:

– Я уже год заполняю самые различные анкеты в вашем банке. Вы меня лучше знаете, чем я самого себя. Надо лучше меня узнать? Пожалуйста! Культурная программа: прыжки с парашютом, сплав на плоту по реке Макариха, посещение нашего кинотеатра “Томлун”: последний сеанс, последний ряд. В качестве приложения, могу предложить пройтись по магазинам – это самое увлекательное занятие в нашем городе. Надо же определиться, что покупать перед помолвкой и заодно отметим это дело.

– Последний сеанс, последний ряд – как давно это было…– Наталья Фёдоровна мечтательно вспоминает. – Но в кинотеатр мы не пойдём. Лучше по магазинам, чем прыжки с парашютом. В магазинах можно сразу составить мнение о человеке. Если это бутики, то его стиль, вкус, харизму. Если это продуктовый магазин, что он готовит и как – по специям, которые выбирает.

– Фрунзика Мкртчяна помните? Его знаменитую фразу: “Валико, ты любишь долма?” Наталья Фёдоровна, как я соскучился по долме! Я после шести позвоню и мы определимся. До свидания.

– До свидания.

Чистая победа! А теперь пусть выигрывает все последующие партии.

(с) Владимир Задра

Выходное чтиво: “Он говорил, что любит поезда”

0

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” усинский поэт Евгения Аркушина. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: .

Он говорил, что любит поезда
И перестук колес в пути безбрежном…
Она же понимала: никогда
Не стать ужe рассвету безмятежным.

Он говорил: чужие города
Столь истинно загадочно прекрасны!..
Она же понимала: поезда
Спешат отнять единственное счастье.

Он говорил про смену лет и зим,
Что за окном вагонным так чудесна…
Она была согласна, лишь бы с ним…
Что думал он, ей было неизвестно.

Он говорил, в его словах печаль
Какая-то нездешняя блистала…
Она же понимала, что едва ль
Сейчас его проводит до вокзала.

Он говорил, и таял без следа
Рассвет любви, рисуя солнце белым.
Он говорил, что любит поезда…
И, видно, только в этом было дело.

(с) Евгения Аркушина

Выходное чтиво: “Реанимация”

0

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” автор из города Ухта Сергей Рулёв. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: .

Ночь заканчивалась. Между вызовов возникла пауза. Бригады «скорой» сидели в комнате отдыха. Пили чай, кофе и травили байки.

Сергей, фельдшер-стажёр, только слушал. Рассказать ему пока было нечего. Две недели всего на «скорой». Поэтому истории бывалых фельдшеров предназначались исключительно для него. Сами-то уже не один раз друг с другом обсуждали эти случаи. Да и стали они давно рутинными. А вот проверить парня, и может даже чуток попугать – было даже забавно.

– Помню, один раз приехали на вызов: женщина, сорок лет, вышла из окна пятого этажа. Приехали – спит на газоне. И что интересно – ни одного перелома. Только куча ссадин и гематом – проехалась по веткам тополя. Везение неимоверное. Так ещё и буянила, когда разбудили и пытались осмотреть.

– Пьяная, – констатировал водитель.

– Не без этого, – усмехнулся рассказчик.

– А мне отец рассказывал. У них во дворе, они тогда пацанами были, один мужик поспорил на бочку пива, что спрыгнет с крыши третьего этажа.

– Разбился?

– Ну, ему не так повезло, как этой женщине. Хоть наши и быстро приехали. Там деревьев не было. Еле довезли – ни одного ребра целого. Внутренние травмы – всё как положено. Но бочку в итоге выиграл, только инвалиду она оказалась без надобности.

– Да. Вот уж точно – алкоголь убивает. Или калечит.

– А самые страшные вызова – на место ДТП. Кровища везде. Конечности оторванные. Жесть. И главное – редко, когда реально помочь можешь. Гоняют. Не пристёгиваются. На обгон вслепую идут. Бухие, опять же. Бьются насмерть, как на войне. Других убивают. А ты потом ковыряйся в этом фарше. Последний вот выезд у нас, где внедорожник на встречку в лоб таксисту выехал, который мать с дочкой вёз…

– Бригада Смирнова на выезд. Женщина. Семьдесят шесть. Похоже, сердечный.

Сергей вскочил, нисколько не сожалея, что дослушать эту историю не удастся. Он и так знал, что там было. Очередной громкий случай. Даже местные газеты и телевидение в очередной раз без внимания не оставили. Пошумели. Повозмущались. Пособолезновали.

Недопитый кофе остался на столе. «Газель» «скорой», мигая маячком, помчалась по пустым еще улицам городка.

Бабушка лежала на кровати. Бледная, глаза закрыты. Смирнов пощупал пульс и коротко кивнул Сергею:

– Померяй давление. Я пока аппарат приготовлю.

Всё делалось быстро. Когда Сергей закончил, Смирнов уже начал крепить к груди датчики кардиографа. Всё это время рядом с кроватью молча стоял дед.

– Вы супруг? – спросил Сергей.

Тот кивнул.

– Не переживайте, сделаем всё, что нужно.

Дедушка опять молча кивнул, но Сергей увидел, как сыграли желваки на скулах и сильно сжались его кулаки.

Смирнов читал ленту кардиограммы.

– Так. Готовь кубик пропранолола. И звони водителю – пусть поднимает носилки. Надо везти в стационар.

– Доктор, ей совсем плохо? – нарушил молчание дедушка.

– Не переживайте. Отвезём в больницу, там её на ноги быстро поставят, – ответил Смирнов.

Пока Сергей с шефом собирали оборудование, дедушка наклонился к жене, что-то зашептал, целуя в лоб.

Поднялся водитель. Вдвоём с Сергеем они положили бабушку на носилки и понесли вниз. Она была легкая, да и этаж всего второй. Спустили быстро. Дедушка порывался поехать с ними, но Смирнов отговорил.

– Вы пока дома оставайтесь. Лучше одежду ей соберите пока. С утра приедете – навестите. А сейчас не нужно ехать.

Захлопнув дверь машины, сказал водителю:

– Гони, Семён Иванович. Боюсь, не довезём.

Машина рванула с места. Завыла сирена.

До городской больницы, что находилась за городом, в специально построенном больничном городке еще при советской власти, ехать минут десять. На полпути запищал прибор.

– Я так и знал, – буркнул Смирнов. – Давай искусственное.

Сергей приступил к отработанной до автоматизма ещё в колледже процедуре. Несколько качков ладонями в грудь и вдох в открытый безжизненный рот. Снова качки. Ещё один вдох.

– Стой, сейчас интубирую, – Смирнов едва склонился над лицом бабушки, как вдруг пол под ногами вздыбился наискось вверх, и всё полетело кувырком.

Сергей вывалился из раскрытой при ударе задней двери. Болели плечо и скула – обо что-то приложился. «Скорая» лежала на боку. Сирена выключилась, а маячок продолжал мигать сине-красным, освещая вспышками асфальт и деревья на краю дороги.

– Где пациентка? – это Смирнов выполз из машины. Сергей растеряно и с досадой на самого себя кинулся обратно в салон. Бабушки не было.

Вылез.

– Нет её здесь.

– Знаю, – как-то совсем просто ответил Смирнов.

– Куда ж она… – начал было Сергей, но тут увидел её в очередном отблеске маячка.

Бабушка стояла на обочине, метрах в десяти от лежащей на боку машины, и неистово крестилась.

Он подлетел к ней, взял за руку, автоматически нащупывая пульс. Удивлённо отметил, что разве чуть чаще нормы.

– Бабушка, как вы? Пойдёмте к машине, – он ожидал, что она последует за ним, готовился даже подхватить ослабевшее тело, но бабушка выдернула руку из его ладони и отрицательно замотала головой. Сергей растерялся ещё больше.

В это время водитель объяснял Смирнову, что их при обгоне подрезал какой-то чудило на букву «м» и, чтобы не столкнуться, он немного взял руля вправо, а на колее машину кинуло на бок. При этом он сочно костерил всех – и чудилу, и дорожников. А Смирнов в этот момент вызывал другую бригаду и, глядя на попытки Сергея подвести бабушку к машине, улыбался в усы.

Скорая приехала быстро. Несмотря на сопротивление бабушки и её слова о том, что с ней всё хорошо, её всё же затолкали в машину и увезли. Один из фельдшеров остался, чтобы помочь обработать ссадины и порезы невезучему, как он выразился, экипажу.

– Почему невезучему? – возразил Смирнов. – Бабушку реанимировали. А у Серёги теперь своя байка есть.

(с) Сергей Рулёв

Выходное чтиво: “Я хочу себе кофту из неба

0

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” усинский автор Дарья Филитова. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: .

Я хочу себе кофту из неба,
Ярко-синюю, с солнцем у сeрдца,
И с каймой белоснежного цвета –
Чтобы в холод и вьюгу согреться,
Чтоб закаты и чтобы рассветы
Разглядеть мне во всех деталях,
Чтоб романтики или поэты –
Все при встрече меня обнимали.

Еще одно стихотворение от этого автора.

Куцые деревья, север, осень.
Пушкинское время – благодать!
Хочется ответить на вопросы,
Хочется кого-нибудь понять.

Мне совсем немного одиноко…
Я пойду бродить на склоне дня.
Может быть, найду того “кого-то”,
Кто захочет понимать меня.

Выходное чтиво: “Как пахнет сирень”

0

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” усинский автор Ольга Безденежных. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: .

С таким удовольствием я еще ни разу не смотрелась в зеркало. Загар, блестящие волосы, и одежда как хорошо сидит. Маникюр красный, переливается разноцветными искорками. Лицо похудело, себя не узнаю. Только это не зеркало. Передо мной нет ничего, но я вижу свое отражение.

И тут я вспомнила, что умерла.

Какое сегодня число? Утыкаюсь взглядом в стену, там – календарь. 21 июня. Значит, сорок дней уже прошли. Открываю сумочку, в ней ничего нет. А что, собственно, я там хотела найти? Ну, хотя бы платочек. Открываю снова – платочек. Класс! А если зеркальце? Открываю – зеркальце. Ого! Да тут можно жить! Или не жить? Как я тут? Кто я тут? Где все, в конце концов? Не одна же я умерла. Я прекрасно помню, что в том автобусе нас было человек пятнадцать. Неужели все остались живы? И тут же – впереди лавочки, на них все те, из автобуса. Я как-то сразу понимаю, что каждый индивидуален, видимо, каким хотел быть при жизни, таким тут и стал. Вон, девушка с толстыми губами, в туфлях на высоченных платформах, я помню ее, она сидела как раз напротив меня. Такая… в джинсиках, с рюкзачком, слой пудры на прыщавом личике. Сейчас кожа девицы сияла, ресницы поражали пышностью и длиной. Она посмотрела в мою сторону и улыбнулась. Ослепительная улыбка! А что у меня с зубами? Я обернулась к зеркалу, которого нет, отметила безупречный оскал и удовлетворенно хмыкнула. Все мечты, что ли, сбылись? Я пробежала взглядом по лицам давних попутчиков, и направилась в их сторону. Осмотрелась, рядом – свободная скамейка. Присела, сумочку – на колени. Жду. Кого? Ну, все же кого-то ждут. Или чего-то. Понимаю, что мы, словно в распределителе, готовимся к вылету. И тут же слышу, что нас приглашают на посадку. Все поднимаются, идут к стойке. Красавица стюардесса проверяет билеты. У меня в кармашке сумки находится билет, который я протягиваю и с удивлением обнаруживаю, что маникюр у меня уже матовый, без блёсток. То есть такой, какой я всегда делала при жизни, перед отпуском. В самолете я оказываюсь рядом с дамочкой, которая сообщает, что только и ждёт, когда взлетим, чтобы заснуть. Как только самолет поднимается повыше, она тут же засыпает. Мечта! Никто не мешает, я достаю плеер из сумочки, вставляю в уши пуговки наушников и включаю запись саксофона. Несут прессу. Хочется журнал мод. Принесли «Модные тенденции». Просто невероятно! Неужели так будет всегда? Интересно, как там на Земле? Опускаю экран телевизора на спинке впереди стоящего кресла, нажимаю красную кнопку. Вижу маму, она молится, вижу тетку, она печет блины, на диване валяется куча мятого белья, сверху – кот, вокруг пылища и настоящий свинарник. Но тетка этого, как обычно, не замечает. Знай себе кашеварит. Дверь на балкон открыта, на перилах балкона сидит голубь. Смотрит вдаль. Может это моя душа? Голубь, словно услышав мои мысли, посмотрел с экрана прямо мне в глаза и чуть заметно кивнул. Неинтересно на Земле, никаких изменений, не тянет даже туда. И смотреть не хочется. Тут интереснее. Если бы мама знала, что здесь так комфортно, она бы порадовалась за меня. Как бы выяснить, можно ли подать ей какой-нибудь знак? Наверное, нельзя, мне ведь никто никогда знаков не подавал – ни папа, ни бабушки и дедушки. Моя задушевная подружка Маринка, которая утонула пять лет назад, даже не приснилась ни разу. Вот бы встретить ее тут. Незаметно пролетает время, да и есть ли оно здесь? Сколько мы летели? У девицы с губищами уже новый наряд: чулки в сеточку и розовая шляпа. Просто уродица!

У трапа самолета стоит белый кабриолет, из которого меня зовут. Ой, да это же Маринка! Как она похудела и как похорошела! Я подбегаю к ней, мы обнимается, я достаю из сумки для нее сувенир. Это брелок. Она мечтала побывать на озере Байкал, но не довелось. И вот я дарю ей кусочек пластика с видом озера и золотистой надписью «Байкал». Маринка смеется, показывая ровные белые зубы. Вообще, зубы тут у всех обалденные. Видимо, мечта о таких зубах была на земле у каждого. Я прыгаю в кабриолет, и мы трогаемся. Маринка в шелковом платке, концы которого развеваются на ветру. Мы орем песни юности, а я еще и размахиваю сумочкой над головой. Вскоре Маринка сворачивает к шлагбауму, который перед нами услужливо поднимается и пропускает кабриолет в тенистый парк. Немного, совсем немного, прошуршали по гравию и остановились. Подбежал мальчик в ливрее, вытащил два наших чемодана и поставил на каталку. Откуда у нас эти чемоданы? Или это оба мои? Что я везу в них? Потом придумаю. Мы садимся на скамейку, и продолжаем хохотать. На душе легко и спокойно. На какой такой душе? Она ведь уже отлетела, я теперь сама по себе. Или нет? У кого бы спросить?

Маринка хитро прищуривается:

– Раз в дирт ты можешь встречаться с тем, кто отвечает на вопросы.

– Раз в чего? – не понимаю я.

– В дирт!

– Это типа измерения? Единица времени?

– Нууууу, – тянет подруга, – Ты сильно умная стала! Я не знаю таких слов. Вон календарь, посмотри.

За скамейкой на стене плакат с таблицей, чем-то напоминающей календарь. Всмотревшись в него, я понимаю, что «дирт» – это 21 день. Почему тут другое измерение? И как тут меряют года?

Вообще многое не понимаю. Вокруг только плотный воздух, а захочешь что-то увидеть – видишь. Откуда что берется?

Мы поднимаемся со скамейки и бредем в отель. На 45 этаж лифт доставляет моментально. Я танцую в номере, в центре которого на столе стоит огромная ваза с букетом сирени, на полу и тумбочках еще цветы. Кружусь, попутно нюхаю цветы в вазах. Ой, цветы пластмассовые. Что это?! Почему цветы не настоящие? И тут же сама себя спрашиваю: «А настоящие? Какие они?» И не могу вспомнить. Но не пугаюсь нового ощущения, просто понимаю, что надо к нему привыкнуть. Теперь цветы будут пластиковыми. Я иду в ванную, становлюсь под душ. Вода липнет к коже, как масло. Фу! Вытираюсь полотенцем и понимаю, что кожа стала бархатной. Короче, я совсем не расстроилась. Маринка зовет прогуляться. В ответ я ее спрашиваю – надолго ли мы здесь, она хохочет – и не отвечает. Её смех начинает мне надоедать, хочется тишины. Когда оборачиваюсь, Маринка стоит в дверном проеме и машет:

– Надо уехать. Не скучай.

Выхожу на балкон, чтобы развеяться. Сажусь в плетеное кресло и смежаю веки. Как бы поскорее встретиться с тем, кто отвечает на вопросы? Что-то шуршит, это из-под двери просунули сложенный лист голубого цвета.

Неохотно поднимаюсь, бреду через комнату, беру лист бумаги, странный на ощупь, чем-то даже напоминающий шёлк, и читаю «25 июня, до полудня». Отчего-то понимаю, что назначена встреча с тем, кто отвечает на вопросы. Какое сегодня число? Смотрю на стену, удивляюсь: ведь совсем недавно было двадцать первое, а уже 24-е. Хотя столько событий, столько нового! Неужели здесь не спят? А я бы не отказалась вздремнуть, чтобы скорее пролетело время. У стены – массивный диван с меховой накидкой цвета шампанского. Подхожу, буквально падаю и проваливаюсь в сон. Когда открываю глаза, понимаю, что сейчас произойдет что-то важное. Спешно смотрюсь в зеркало, и опять, довольная собой, счастливо улыбаюсь. Какой загар, как блестят красиво уложенные волосы, зубы сияют, кожа гладкая, как яичко. Вспоминаю, что сейчас у меня будет встреча, бросаюсь к шкафу, открываю и облегченно вздыхаю: в нем всего один костюм, но зато какой! Явно бренд, просто лейблы срезаны. Сел, как влитой. Какая прелесть, что наконец-то у меня вновь покатые бедра, как в 18 лет, и какие у меня длинные пальцы! Всегда мне казалось, что мои руки, мягко говоря, не вызывают чувства восторга, и я мечтала о длинных пальцах, отращивая ногти и нанося лак телесного цвета. Сейчас же ноготки были укороченными, темно-синий лак вкупе с фиолетовым костюмом смотрелся умопомрачительно. Я брызнула в воздух из флакона, стоящего на полке. Нет запаха. Снова брызнула. Странно. Тут вообще нет запахов. Ну, ничего, этому должна быть разгадка.

Открываю дверь и непостижимым образом оказываюсь на зеленой лужайке. С 45-го этажа на первый за 1 секунду?! Неужели здесь и трава пластиковая? Провожу по ней рукой. Похоже на шелк.

– Здесь нет запахов, – слышу бархатный голос.

Боюсь обернуться, потому что страшно увидеть что-то нежелательное. О, только бы там стоял добрый дедушка!

Оппа! Дедушка сам обходит меня, кладет руку на вздрогнувшее плечо:

– С прибытием, милейшая! Не пытайся найти здесь запахи.

Он хитро, с прищуром, смотрит на меня, и я догадываюсь:

– Потому что запахи – это воспоминания, да?

Он кивает, я хочу спросить: а как же музыка? Ведь музыка здесь есть, а она – это тоже вспоминания. Но отчего-то не спрашиваю, а просто иду рядом и молчу. Добрый дедушка рассказывает:

– Ты здесь не навсегда, это Первый путь. После того, как Там перестанут помнить тебя, ты перейдешь во Второй путь. Это значит, когда не останется ни одного твоего родственника или знакомого, или просто земного человека, помнящего твой облик, твое имя, твои достижения. На Первом пути у тебя столько желаний исполнится, сколько дней ты прожила Там, на земле, поделенное на число дней в дирте. Это немного. Ты уже истратила около третьей части желаний, а ты здесь около 14 тамошних лет.

Я восклицаю:

– 14 лет?!!! Я тут всего три дня! И не тратила я никаких желаний.

Добрый дедушка смотрит на меня с улыбкой, и я вдруг понимаю, что желание увидеть себя в зеркале загорелой, постройневший, желание встретить тех, с кем попала в аварию, желание увидеть, что творится дома, встреча с Маринкой, и даже сон – это мои желания. И они все исполнились. Самое последнее – это желание увидеть доброго дедушку. Я беспокойно хмурюсь, нехотя признав свою ненасытность. А дедушка продолжает:

– Один день здесь – это пять лет на Земле. Поняла? Дни здесь очень длинные, успеть можно многое. Не торопись загадывать желание. Есть ограничитель. Сначала произнеси «Время терпит», и тогда желание можно отменить.

Дедушка мягким движением достает из кармана сюртука брусок дерева, размером с тюбик помады, и протягивает его мне. Брусок тёплый и слабо пульсирует изнутри:

– Это твой чипт, ты не сможешь выйти за пределы Первого пути пока не придет твой срок. Чипт должен быть всегда рядом с тобой. Запомнила?

Я кладу чипт в сумочку и киваю.

– А во Втором пути все по-другому?

– Да.

– Хуже?

– Здесь нет «хуже» и «лучше». Просто по-другому.

– Я хочу вспомнить: любила ли я кого-то. Но я не помню.

– Все кого-то любят, и ты любила. Я не успел разъяснить тебе, что тема любви – отдельная. Тут другие правила. В первую встречу на такие вопросы не отвечают. Этот вопрос прекращает беседу. Я ухожу. Я должен.

– До следующей встречи? – восклицаю я ему вослед, но он даже не оборачивается.

Когда он скрывается за поворотом, я испуганно озираюсь, вдруг моментально с ужасом поняв, что это была первая и единственная встреча с ним. Ведь следующая – через дирт. В дирте 21 день, это 105 земных лет, к тому времени уж точно не останется никого, кто бы на Земле помнил меня. Значит, я перейду во Второй путь. Я пытаюсь высчитать в уме – сколько у меня желаний. Свои 27 «с хвостиком» лет я как-то очень уж легко умножаю в уме на 365 и делю на 21. Примерно, около пятисот. Если дедушка сказал про треть использованных желаний, то примерно 300 у меня осталось. Значит, в день я могу использовать примерно 20 штук, это чтобы дотянуть до конца дирта. А дальше что? Правила про желания распространяются только на Первый путь, или и на Второй тоже?

Чтобы проверить, все ли я правильно поняла, осторожно произношу: «Время терпит», и желаю оказаться у моря. Но не оказываюсь, вместо этого рука тянется в пространство и открывает невидимую дверь. Это все тот же распределитель в аэропорту. Все лица незнакомые, кроме девушки в оранжевой панамке. Она тоже была в автобусе. Однако, нам с ней – в разные стороны: она остается на месте, а я прохожу в салон авиалайнера, усаживаюсь у окна и шарю в сумке, но плеера не нахожу. Бормочу «Время терпит» и прошу стюардессу принести наушники. Она указывает на кармашек возле стены. Оказывается, там плеер с наушниками. Ну-ка, что там за мелодия? Ого, какая-то странно-убаюкивающая, похожая на мелодию дудки для кобры. Догадываюсь: вот почему здесь есть музыка: с помощью нее можно управлять человеком. И тут же задумываюсь: каким человеком? Наверное, я уже не могу называться человеком, я – особь, или чиптник, ведь я без души. Как же так: я забыла спросить у дедушким – где моя душа? Почему?! Музыка больно режет мозг, выдергиваю наушники, бросаю на колени, сожалея, что слушала это.

Внутри меня теплится одно желание: узнать – где моя душа, встретиться с ней. Может, пожелать? Но тут самолет идёт на снижение, и я заглядываюсь на ровную морскую гладь.

До моря везут на белом автобусе с брезентовым верхом, высаживая по-одному. Я схожу четвертой. Оглядываюсь по сторонам. Вдоль морского побережья полно маленьких цветных домиков. Еще в автобусе темнокожая женщина объяснила, что если возле крыльца домика воткнута палочка с насаженным на неё жёлтым кругом, типа молчаливого смайлика, значит, дом свободен, заходи и живи. По этому принципу я выбираю голубой дом с белой крышей и розовыми жалюзи. Внутри у домишки – стандартный набор: кровать, шкаф, стол. Телевизора нет, конечно, зато много толстенных журналов. Беру один с отвращением – настолько он замызган: на нём словно резали сало. Журналов полный стенной шкаф. Почему схватила именно этот? Отбрасываю его на подоконник. Ну и что дальше? И чего мне бояться потратить раньше времени все желания? Можно и без них обходиться, как я поняла. А вот хочу-ка веселую компанию по соседству!

Стучат в окно:

– Соседушка, нет ли бинта? Семён ногу распорол.

Выбегаю на крыльцо, там пожилой мужчина с котом на руках, лапа замотана в полотенце.

– Лапу! – поправляю я

Мужичок не врубается и трясет котом:

– Есть бинт?!

Я возвращаюсь в домик, нахожу в ванной аптечку, достаю белый сверточек и несу на крыльцо. Мужчина благодарно выхватывает бинт, тут же разрывает обертку, бросает ее под ноги и, на ходу наматывая бинт на лапу, торопливо уходит. Я кричу вслед:

– Вы куда?

Он, не оборачиваясь, отвечает:

– Пойду в домик, я живу далековато, надо обработать ногу Семёну.

«Аааа, значит это не сосед», – догадываюсь я, и, скинув сарафан, иду к воде. Хорошо, хоть вода не пластиковая, – думаю лениво я и качаюсь на волнах. Хотя и тут вода липкая, словно глицерин.

На обратном пути собираю ракушки и цветные камушки. Кажется, они тоже пластиковые. Надо как-то продумать план дальнейших действий, и все-таки разобраться – отчего так бездарно прошла встреча с этим дедушкой? Профессия журналиста не отпустила, видимо, меня окончательно. Ищу ручку, но не нахожу. Хочу найти хотя бы карандаш, но желание словно проваливается в никуда. Как же записать самое важное? Пишу на песке, понимая, что это ненадежно. Как же запомнить? У порога валяется обертка от бинта. Пронзает мысль: Семён!

Вспоминаю пораненную лапу кота и вбегаю в домик. Кусочком пластика ковыряю запястье и пишу кровью прямо на столешнице: «1. Кого я люблю?»

Странно, я ведь думала не об этом. Ведь я хотела записать самое важное. И тут догадка пронзает меня: «Значит, это – самое важное».

Рука выводит цифру два.

Я смотрю на руку, словно она мне неподвластна и умоляю: «Пиши, миленькая, пиши самое важное».

Пишу и читаю: «Как пахнет сирень?»

Голова идет кругом. Я вижу сирень за окном, выбегаю, трогаю шелковые цветки и разочарованно возвращаюсь. Мои «хотелки» тают на глазах. В кармане пульсирует чипт. Зачем он мне? Я сжимаю его в кулаке, но он не унимается. Снова пишу: «3. Как вернуться обратно?»

Ого! Чипт так накалился, что я роняю его и дую на ладонь.

За окном шум и смех. Бросаю на стол какую-то тряпку, и выхожу на крыльцо. Веселые ребята и девчата с гитарой, в ярких свитерах машут мне рукой:

– Привет, соседка, приходи в гости, послушаем музыку, почитаем.

Что-то тут не так. Что не так? Я беру парочку журналов и плетусь к ним. Мы начинаем общаться, словно были знакомы сто лет. Рассматриваем острова на глянцевых страницах, подпеваем под гитару, играем в какую-то непонятную игру «Мыска», когда каждый должен назвать рифму к слову, начинающемуся на слог «мы». Когда наступает мой черед, я придумываю слово «мыло», рифмую с ним «забыла», потом поправляю на «любила». Парень с синими глазами по имени Фёдор печально смотрит на меня и прозаично рифмует «кобыла», после чего ловко меняет тему и предлагает послушать пение Дуни. Дуня – тоненькая, как тростинка, девчушка, с бархатистой кожей и копной черных, как смоль, волос. Она поет тихо, но так заунывно, что я невольно стараюсь отвлечься и листаю журнал. Обращаю внимание, что листают все, но при этом почти не смотрят на содержание. Я вспоминаю про чипт, возвращаюсь в дом и вижу, что он спокойно лежит возле ножки стола. Наклоняюсь, при этом случайно сдёргиваю тряпку и вижу надпись, сделанную мной совсем недавно. Как же я могла забыть про неё? Смотрю, и не могу сосредоточиться. Что-то здесь всё-таки не так. Зову всю компанию в дом. Они с удовольствием заходят, сразу тянутся к журналам. Я накрываю скатертью стол. И понимаю, что чая не будет. Вот как-то так просто, в последнее мгновенье, цепляясь за надписи на столешнице, мозг выхватывает мысль: «ТУТ не пьют и не едят». Снова отвлекаюсь, начинаем играть в какую-то новую игру, и так громко хохочем, что искры из глаз. Потом Фёдор зовёт всех пойти погулять по берегу, и мы идём. Сколько прошло времени – понятия не имею, но когда мы возвращаемся, по-прежнему ясно и дует теплый ветерок. Недалеко от дома на тропинке прогуливается давешний дядька с котом на поводке. Я машу ему рукой, он в ответ указывает на животное:

– Семён поправляется.

Я вздрагиваю и бросаюсь в дом, осторожно отодвигаю скатерть. Буквы немного стерлись, но я снова читаю их, думая в тот момент: «Вот бы сейчас встретить того, кто ответит мне всего на один вопрос: как вернуться обратно?». И в то же мгновение в окно просовывается рука с букетом ромашек. Конечно же, пластиковых. Но все равно приятно. Веселая физиономия незнакомца показывается вслед за цветами:

– На журнальчик не пригласите?

И я не накрываю стол скатертью. Потому что боюсь снова забыть вопросы.

Он заходит, тяжело ступая, снимает соломенную шляпу, вынимает у меня из ладони чипт, откладывает его в сторону и медленно, растягивая по слогам, произносит:

-Ту-да нель-зя вер-нуть-ся.

Увидев, как вмиг потухают мои глаза, хитро добавляет:

– Но там можно о-ка-зать-ся, и только в точке отсчета.

Я хочу поинтересоваться: «Как же так?»

Но он пожимает плечами:

– Только один вопрос.

Надевает шляпу и выходит.

Я тянусь к чипту, но в последний момент отдергиваю руку, почувствовав при этом что-то брезгливое. Понимая, что вопрос о возвращении отпал, я принимаюсь его стирать. Я стираю почти все предложение, остается начальный слог «Ка…», и вдруг я снова царапаю запястье и вывожу: «Как пахнет сирень?»

Вот тоже, далась мне эта сирень!

Опять за окном слышна гитара и бархатный голос Фёдора. Зачем только я пожелала себе веселых соседей? Ну их подальше! Через какое-то время понимаю, что нахожусь в тишине, только звенит какая-то мушка. Или это комар? Или в голове? Наверное, в голове. Да нет, это чипт. Странно, вроде деревянный, а словно живой. Что там у него внутри? Кручу так и сяк, ничего не выходит. По принципу помады “Шанель” вдавливаю дно, и вдруг оно отскакивает, и внутри чипта обнаруживается мусор: спутанные волосы и клочок бумажки. Я трогаю этот клочок…, он не глянцевый. Это, по всей видимости, когда-то был простой тетрадный лист. Непередаваемое ощущение. Столько бумаги прошло через мои руки – и в школе, и за пять лет работы в журналистике, но именно этот малюсенький клочок вызвал целый шквал эмоций. Потому что он – не отсюда. Для чего он в чипте? Полностью не осознавая своих действий, тянусь за одним из журналов, царапаю запястье и пишу уже на журнале: «Как пахнет сирень?» Теперь мне не страшно, что придет кто-то и случайно сотрет буквы со стола. У меня есть «записная книжка». Я прячу журнал под диван, прилаживаю деталь чипта на место, кладу его в карман и иду гулять по берегу. Меня абсолютно не тяготит одиночество, да и что толку встречаться с кем-то, если никаких вопросов задавать нельзя, все равно ответы не получу. Пальцы теребят клочок бумаги, который я в чипт обратно не засунула.

Стоп! Я знаю, что встречи мне не разрешены, или не доступны, как бы это не называлось. Но ведь я могу захотеть книгу с ответами на все вопросы, или почти на все. Я просто мечтаю, чтобы эта книга нашлась у меня сейчас на стеллаже за журналами. Нетерпеливо спешу обратно в дом по дорожке из гравия, встречаю мужчину с котом, беру котяру на руки, зарываюсь ему в шерсть носом и шепчу:

– Спасибо, кошaк, это твоя лапа надоумила меня писать.

Кот урчит, лижет мое ухо. Вдыхаю запах шерсти, которого нет. Просто нет запаха и всё тут. Но приятно как!

Отпускаю Семёна и спешу дальше. Дома, в самом углу шкафа, на верхней полке, нахожу красную кожаную книгу с алфавитным указателем. Открываю на букве «В», ищу «Вернуться», читаю «см. оказаться в точке отсчета». Открываю «О» и сразу попадаю на «Оказаться в точке невозврата», но спешу пробежать глазами мимо, и нахожу нужную фразу. С удивлением читаю «Оказаться в точке отсчета вам поможет запах». С минуту сижу, не дыша, потом начинаю нюхать все подряд. Бессмысленно. Запахов нет. Задумываюсь – а зачем мне возвращаться? И тут же взглядом упираюсь в выведенную моей кровью на столе фразу «Кого я любила?» Наверное, вернуться нужно именно ради этого. К тому, кого я любила. Я не знаю, как это будет: цветком я вернусь, или мотыльком, или тучкой. Мне все равно. Просто меня охватывает желание, которое пуще неволи. Читаю в книге про чипт. Оказывается, это мой стержень, который при повреждении теряет свои магические свойства по закреплению. Интересно, закрепление чего, или к чему, имеется ввиду? Я ведь уже чипт разобрала и бумажку вынула. Значит ли это, что чипт на меня больше не влияет?

И тут до меня доходит, что чипт никакой не деревянный, это просто имитация под дерево. Он такой же ненастоящий, как и всё вокруг. Такой же рукотворный. Ненавижу этот чипт. Но опасаюсь избавляться от него, вдруг он всё же имеет какое-то влияние на события, происходящие со мной?

Почему так быстро останавливается кровь? Запястье нужно снова царапать. Не чувствую боли, но внутри непонятная дрожь. Вот первые капли. Макаю кусочек пластика, который сберегла, в маленькую красную лужицу на столешнице и торопливо вывожу в журнале, приспособленном под записную книжку: «25 июня. В дирте 21 день. Второй уровень – это навсегда. Первый уровень…» Рука замирает. Первый уровень можно покинуть! Можно. Можно. Стучит сердце. Кровь снова сворачивается, но я уже знаю, что царапать руку можно многократно, и ничего не случиться. И я продолжаю писать «Запах. Как его найти? Я найду его. И я вернусь к тому, кого я любила. Кого же я любила?» Чипт пульсирует в кармане, я достаю его и снова открываю. Эти спутанные чьи-то волосы меня бесят. Выбрасывать противно. Из окна по глазам бьет солнечный луч, и откуда-то, из глубины сознания, всплывает, что нужно их сжечь. Тут нет огня. Хочу оказаться в распределителе аэропорта, там много людей, значит, есть вероятность каких-то событий. И тут же слышу, как за окном сигналит авто. Выхожу на крыльцо, темнокожая женщина машет мне из автобуса. Бегу к нему, но спотыкаюсь и разбиваю коленку в кровь. Боли снова не чувствую, но вытирая алые струйки, внезапно понимаю, что надо вернуться. Вбегаю в дом, и замираю. Почему я вернулась? Ошеломленно озираюсь. Растерянность полная. Как же саднит коленка! Смотрю на окровавленную коленку и вспоминаю, что должна забрать журнал с записями и красную книгу с ответами на все вопросы. Хватаю их и бегу назад, к автобусу.

Пока едем в аэропорт, пока сижу в распределителе, не переставая ковыряю раненую коленку. Потому что уже поняла, что как только вижу кровь, память возвращается. Черт с ней, с этой коленкой, даже если шрам останется, не жалко.

В распределителе я забираюсь с ногами в кресло и снова разбираю чипт. Может выбросить его? Красная капля с колена капает на желтое пластиковое сиденье. Мысли роятся в голове.

Клочок бумаги помог мне понять необходимость записей, и помог сделать чипт недействующим. Но для чего же спутанные волосы в нём? Вынимаю из сумочки (и как она тут оказалась?) ватную палочку, макаю в кровь и записываю вопрос о волосах в журнале.

Как же долго не зовут на рейс. Уже и девушка в оранжевой панамке подошла, села рядом, и та девица из автобуса с накачанными губами. Познакомиться с ними что ли? Я представляюсь:

– Привет, я Зоя. Вы куда летите?

«Панамка» растягивает рот в улыбке:

– Я Маша, я лечу на Север.

Девица хмуро бурчит:

– Софья. Я, по-видимому, лечу вместе с тобой. Я уже заметила, куда бы я не пришла, везде рядом оказываешься ты.

Я, не забывая шкрябать рану, спрашиваю с удивлением:

– Что-то не встречала тебя на берегу моря.

Она неохотно признается:

– Я была в соседнем домике, просто ты мне надоела, я не хотела с тобой встречаться.

И вдруг начинает по-идиотски смеяться: мол, вот как я тебя провела. Я вежливо улыбаюсь, и предпочитаю снова уткнуться в журнал. Внезапно поднимаю взгляд и обращаюсь к Софье:

– Слушай, а ты не знаешь, где можно взять огонь?

Странно, почему я спросила именно это? Но она, не задумываясь, достает из кармана зажигалку и протягивает мне. Я не верю своим глазам, вернее своему счастью. Осторожно беру зажигалку и встаю с кресла. Втроем, как крысы за дудочкой Нильса, мы идем в конец коридора. Там, судя по указателю, находятся туалеты. По дороге меня посещает мысль, что странно все это: для чего тут нужные уборные? Ведь потребности в них нет. Когда за нами закрывается белая дверь, я достаю из кармана спутанный комок волос, извлеченных из чипта. Девчонки смотрят на меня с удивлением, чуть ли не раскрыв рты. Для верности я резким движением рву из головы несколько волосков. Всё равно не больно! И я поджигаю все эти волосы: свои и из чипта. В носу начинает щипать, распахивается дверь и уборщица вносит огромную бутыль с прозрачной жидкостью. Увидев нас, поджигающих что-то прямо на столешнице возле раковины, она охает, роняя бутыль прямо на розовый блестящий кафельный пол… В бутыли, оказывается, был нашатырь. Столько нашатырного спирта сразу я не видела никогда. Он просто до потолка заливает все помещение. Становится нечем дышать, и его запах, запах, запах… Я чувствую его. Я открываю глаза.

Я вижу кое-где облупившиеся жёлтые стены, казенное одеяльце, ветку сирени в банке на тумбочке, электронные часы с окошечком для даты «7 мая» и фигурку, свернувшуюся клубочком у меня в ногах. Шевельнулся. Сонно моргает глазами, поправляет задравшийся джемпер с рыжей кошачьей мордой на груди, бросается ко мне:

– Мама!

Как кружится голова. Я слабо улыбаюсь и тяну к нему руку с забинтованным запястьем.

Медсестра, торопливо закрыв склянку с нашатырным спиртом, ставит ее на тумбочку соседки по палате, подходит к двери и кричит в коридор:

– Софья, дoктора!

Палата наполняется народом. А я шепчу в маленькое, теплое и такое родное ушко тому, кого больше всех люблю на Свете:

– Семён, сыночек, я с тобой. Всё хорошо.

(с) Ольга Безденежных

Яндекс.Метрика