Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” усинский прозаик и поэт Николай Попов. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: .
Ферапонтов грамотно врал. Каждый день. Самозабвенно, а про женщин смачно. Публика подобралась благодарная. Дальняя делянка, план готов. Навалили, отсучковали, отволокли, простой. Ни водки, ни девок, карты с домино – тоска. И Ферапонтова понесло без тормозов. То моря покоряет, то клады в Узбекистане ищет. Не проверишь, а кто с наводящими вопросами рискнёт, так и отскочит. Детально знает материал Ферапонтов, до мелочи.
Со мной, правда, не пройдёт, я вруна одной интуицией чую. Он про женщин, ан нет, не было, не такой ты физиономии, чтоб с такой, как рассказываешь, кувыркаться. Не верю. Нутро, как лакмусовая бумажка, краснеет от вранья. Но ловок шельма, не подкопаешься. Он ловок, а я терпелив. Когда-то проколешься, а я тут, как тут. За ноздрю, и к ответу. Эх, мне бы в органах работать, талант пропадает. Я бы и в больших масштабах пользу бы приносил. Не разглядели, маюсь по делянкам, но ничего, талант, что росток после вырубки, прорастёт.
Сегодня Ферапонтов начал с лёгкого. Анекдотцем пошленьким привлёк внимание, шуточкой закрепился, и понесло его в даль бесконечную:
– Я раз под Ухтой лес валил. Ну, города ещё не было, а лесу много надо. Платили по тем временам – полгода и «Москвич». Молодой, после армии, меня бригадиром поставили. Девок-сучкорубов и поварих в подчинение, мужиков-машинистов и вальщиков дали, и рули Анатолий, давай мачтовую сосну стране.
– Ну, на девчонках-то ты отлежался? – встрял кто-то из мужиков.
– Хвастать зря не буду, – деланно смущённо набил себе цену Ферапонтов, – но географию я, именно, по ним изучал. Их-то со всей страны в тайгу набилось.
– У тебя с этим вопросом не заржавеет, – поощрительно хохотнули мужики.
У меня аж колотушка в груди подпрыгнула. Ни рожи, ведь, ни кожи, сосну ни разу не толкнул – переломится, а по бабам – так Казанова. Мужики как завороженные верят, не усомнятся. Ладно, подождём.
– Вот значит, навалили мы стволов столько, что девчонки-сучкорубы зашиваются. Татарочка, старшая у них, Гуля, кричит, давай, мол, подмoгу, бригадир. Что не помочь. Взяли топоры, и айда сучки рубить. Я разошёлся, девчата же смотрят, топор в руках, как игрушечный, летает, от телогрейки пар идёт, красота. Тут слышу крик, оглянулся, а моя бригада разными путями по сугробам драпает. Что за чёрт, думаю. По сторонам глянул… Всё, смерть пришла. Медведь, – тощий, голодный, и злой. И на меня прёт… А у меня только топор, да душа в пятках заблудилась…
Ферапонтов встал, обозначив важность момента, размял сигарету, крепко, вкусно затянулся. Мужики слушали, не сводя с него нетерпеливых глаз.
– Вижу, не разойдёмся, – продолжил он. – Я топор покрепче сжал и на него. И куда попадя, стукнул, не пропадать же зазря. Топор в теле застрял, я топорище и отпустил. Глаза зажмурил, умираю, значит, загодя. Время выждал, нет вроде, жив… Смотрю, а эта махина рядом, без жизни валяется. С одного удара завалил. Вот ведь, думаю, бывает же. К стволу прислонился, закурил, и тут на меня трясучка напала, ни встать, ни сесть, всего трясёт. Так меня бригада с ружьями и застала.
– Ты! Медведя! Лёгким топором, с удара положил?! – усомнились мужики.
– Ну, да, точно в шею попал, – уверенно врал Ферапонтов. – И столовой приварок, и я в почёте. Начальник участка потом с полгода шутил, мол, Толика в лес не пускайте, всех медведей перебьёт.
Мужики зашевелились, пошли шуточки и рассказы про охоту, рыбалку, чудеса с этим связанные. Поверили балаболу. Главное, все лесовики, охотники через одного, косолапого не раз вблизи видели, а заморышу слабосильному в рот смотрят. Тот приосанился, и уже подробности шпарит, как народ сбежался, да его водкой отпаивал. Не знает брехло, что попался, и теперь я не я буду, если его с мутной на чистую выведу.
Вечером Ферапонтов заступил истопником. Теперь всю ночь будет смотреть на огонь, в открытую печку. Внимательно так смотрит, а живое пламя съедает полешки, вдумчиво, чуть покачиваясь. Он набросил ватник, затянул ремнём и направился на улицу за запасом дров.
– Помочь, Толик? – спросил я, поднимаясь с нар.
– Управлюсь, – ответил он походя.
– Помогу, – я уже подпоясывался. – Заодно и проветрюсь.
Мы вышли во двор, взяли санки и отправились к поленнице.
– С медведем-то ты здорово сбрехал, – начал я.
– Чего брехать-то, как было, так и рассказал.
– Ты же у меня в прошлый раз книгу брал, оттуда и вычитал, – меня уже начала слегка бесить его наглая ложь.
– Так, то ж мой случай, с меня писали. Автор-то местный, в газете вычитал и в повесть вставил.
Ну, мозгокрут, опять выворачивается, причём в лице даже мускул не дрогнул, спокойно так говорит и дрова на санки складывает. Тут уж меня повело, не остановить. Крепко, пустой рукой, двинул ему в зубы, навалился мёртво, и горло сжал, не взбрыкнешь. Захрипел он, дёрнулся было, да куда ему, мозгляку, против меня.
– Ну, ботало, говори! Сбрехал?
Он испугано заморгал, соглашаясь. Я придвинулся к нему, так что наши бороды соприкоснулись.
– Сейчас пойдёшь к мужикам и скажешь правду. Понял?
Он опять согласно зашевелил ресницами. Разжав хватку, я, пока он отряхивался, загрузил санки и кинул ему верёвку. Так и пошли, как под конвоем.
В избе Ферапонтов понуро прошёл к столу. Бригада удивлённо оглянулась, кто-то даже привстал на нарах.
– Я это… мужики, – начал он сипло, – соврал сегодня про медведя.
Кругом зашевелились, слегка качнув головами. Я строго, сбоку, смотрел на Ферапонтова.
– И раньше тоже врал, – он опустил глаза. – Про всё.
Мужики заулыбались, расслабились, заговорили все разом:
– Да ладно, Толик, знаем мы…
– Других книжек в клубе нет…
– Радио в тайгу не провели, так ты у нас за него…
– Без зла же, а время идёт…
На меня тем временем недобро и внимательно смотрел бригадир. Изучал даже. Здоровый, что тот медведь. Остальные тоже уставились, заметив разбитую губу Ферапонтова.
Больше бригада меня в лес не брала.
(с) Николай Попов