Выходное чтиво: “На Рождество”

Рождество. Маленький деревянный храм в поселке, прилепившемся к довольно большому городу. Когда-то это был поселок лесников, теперь «узкие специалисты» его называют маргинальным.

Ночь, как с картинки — мягкий снег валит густо, морозца почти нет. Тепло, бело и сказочно. Народ в храме почти весь свой — знакомый друг другу. Но все-таки есть немало и совсем неизвестных лиц. Батюшки исповедуют, идет вечерняя служба. Дело к полуночи…

В храм заваливает куча народу. Довольно деликатно заваливает, не шумно, как это бывало тогда, когда храмы только открывались, но все равно создают у входа суету. Особенно цыгане пришедшие, видимо, целыми семьями и кланами. Но молодцы — ведут себя хоть и бестолково, но с благоговением — считают очень важным «поставить свечечку», протолкаться до распятия и до амвона, а потом так же, с благоговейными лицами, откуролесить и отмять ровный строй прихожан на пути обратно к двери. Пара накрашенных девиц и пара странноватых местных теток, тоже накрашенных, «ставят свечечку» не менее активно, чем цыгане. И вот уходят. Почти все цыгане и накрашенные тети.

В дверях появляется высокий и симпатичный молодой мужчина. Если сказать, что он пьяный — это почти ничего не сказать — в дугу! Но в нем есть главное — в нем есть понимание, что он «в дугу». И потому он старается быть «незаметным» и тихим. Крестится он, когда все крестятся, но руки выписывают какую-то «арабскую вязь» вокруг лица и тела — что-то среднее между буквой У и Z…Неважно. Он тихо пытается даже подпевать. Но пьяного ума хватает, чтоб опять же определиться — кроме «Господи помилуй» других слов не получается…Ладно. Теперь он начинает кланяться…. Ага. Вокруг него все больше пространства, потому что при каждом поклоне его швыряет не по «фарватеру» … Потом прямо во время Херувимской песни в кармане у высокого пьяного красавца запел телефон. Какую-то грустную песенку французского шансона…

Казалось, что к пению клироса вот-вот присоединиться Шарль Азнавур. Наш богомолец через несколько секунд догадывается, что это его телефон звонит. Потом ещё через несколько — что звонит вот тут, в левом кармане, потом ещё секунды на вытаскивание, и ещё пару-тройку секунд на то, чтоб определиться: отвечать или не отвечать? Не отвечать. А ещё лучше выключить на хрен этот дурацкий телефон и перекреститься. Ага. С поклоном. В общем, мама дорогая… Поклонился по полной. Чувствую, что он сейчас упадет. Подвигаюсь к нему, дергаю за рукав, на ухо тихо говорю:

«Упадешь ведь… Ты молодец, но давай завтра на службу придешь, а? Завтра тоже служба будет…».

Он смотрит на меня красными-красными уставшими глазами, прикладывает палец к губам — тссс… «Мне надо!». Отворачивается. Крестится широким рисунком Андреевского флага и опять кланяется. Ну елки-палки! Господи помилуй! А служба идет. А мир и приход радуется Рождению Христа. Радуется тихими улыбками, потому что видно уже, что накрывает усталость детей.

И они клонят головки к маминым и бабушкиным подолам. Вот уже и присаживаться ищут те, кто постарше или кого ноги не держат. Служба идет… Вот вынесли Чашу…Вот запели Символ Веры. И богомолец, который так пьян поет уже более складно. Частями. Видно, что прислушивается, а Символа Веры ещё путем не знает… И стоит уже столбиком, уже поклоны ровные. И даже что-то невидимое как-то тянет его к алтарю. И он все ближе к амвону, все ближе. Перед причастием шевеление в зале. Перестраиваются, складывают руки на груди, мужчины вперед… Высокий человек тоже складывает руки. Дядька рядом со мной говорит ему: «Тебе нельзя…». В глазах Высокого восклицательный знак! И вопросительный вдогонку…

«Ты ж выпимши…И не исповедался. Надо ж перед причастием поститься. Даже не есть ничего. Тебя не допустит батюшка…». Высокий понимает, что не его нынче Чаша и с грустью отходит в сторонку. Я прохожу мимо него: « Ты причастится тоже хочешь? Подойди к батюшке — он расскажет тебе, как правильно подготовится…». «А к кому? Кто тут старший?» – спрашивает Высокий, а я с удивлением вижу, что он уже трезв. Службу, как часовой отстоял, и трезв! «Вон тот пожилой — отец Игнатий. Но можно и с любым батюшкой поговорить». Мы причащаемся…

Отец Игнатий говорит проповедь. Высокий трезвый мужчина стоит, возвышаясь над приходом и видно – это видно! – радуется со всеми и за всех. И идет к Кресту целовать его в конце службы… А тут отец Игнатий ещё и подарки всем приготовил — иконки-магнитики «Святое семейство». … Уже на улице я подхожу к Высокому и говорю:

«Молодец. Как выдержал? Я удивлен просто по-настоящему…».

Он тихо улыбается. «А так надо…».

«Тебя как зовут? Меня Григорий. Ты откуда? Где трудишься? Просто не видел тебя никогда…».

«Саша., – жмет он мне руку, – Александр…»

Мы обмениваемся телефонами. Хочется мне с этим человеком как-нибудь встретится и поговорить. Глаза у него ясные. Он военнослужащим оказался. Сапер. Службу стоять умеет.