У нас был очень дружный класс. Четырнадцать парней. Жили на одной улице, учились в одной школе, в одном классе.
Мечтали о дальних странствиях, о морях и приключениях. Когда на Кубе произошла революция, все решили ехать на остров Свободы, чтобы помочь кубинцам в борьбе с мировым империализмом. Узнав о зверствах американцев во Вьетнаме, начали готовиться воевать за освобождение далёкого восточного соседа. Пацаны физически были хорошо развиты. Самодельные гантели и штанги были у каждого. Мы усиленно накачивали мышцы. Чего стоил только один Юрка Кривохижин, которого прозвали Юргэс за то, что он обладал напором гидроэлектростанции. От его дружеских объятий трещали косточки одноклассников.
А вот со стрельбой были у нас проблемы. Мы понимали, что оружие нам никто не даст, а без него во Вьетнаме делать нечего. И тогда решили делать пистолеты самостоятельно. Придумал, как выйти из тупикового положения, Серёга Кузнецов, которого все звали Кузей. Каким-то образом у нас оказалась пачка малокалиберных патронов. Серёга быстро сообразил, что внутренний диаметр трубок тракторного топливопровода точно соответствует наружному диаметру патрона. Мы принялись курочить трактора, за что неоднократно получали взбучки от родителей, но материальной частью себя обеспечили. Первый пистолет сделал Кузя и тут же пострадал, нечаянно выстрелив себе в руку. Но это нас не остановило. Пистолеты мы сделали и очень гордились этим.
Весь класс постоянно что-то точил, пилил и прятал. Единственный, кого не коснулась всеобщая эпидемия таинственности, был Лёнька Кроха, который всегда чего-то опасался. То отговаривал нас от участия в постоянных драках между улицами, а так как никто его не слушал, вынужден был тоже драться. То панически боялся отвечать у доски перед всем классом. Когда его вызывали, покрывался потом, градом катившимся по лицу и капельками скатывавшимся с кончика носа. Ходил он в вечно засаленном костюме с чернильными пятнами. За что кто-то из одноклассников написал на него эпиграмму:
Лёня Кроха –
Он похож на петуха.
В сапогах со шпорами,
С чернильными узорами.
Лёнька обиделся и долго выяснял, кто же так над ним посмеялся. Но никто, конечно, не сознался.
– Где вы видели у меня шпоры!? – кричал он, размахивая кулаками. Видно, чернильные узоры его мало беспокоили.
А дрались мы часто. Улица на улицу, район на район, посёлок на посёлок. Поводов было много. В основном из-за девчонок или из-за того, что кто-то на кого-то косо посмотрел. С нами опасались связываться, но драки были неизбежны. Самым бесшабашным был Вовка Маклаков. У нас даже был шуточный боевой клич: «С нами Бог и Мокла». Вовка всегда лез в самую гущу свалки, и удержать его мог только Юргэс. В этих драках мы самоутверждались. Пацаны даже предположить не могли, что придёт время, когда кому-то из нас придётся воевать по-настоящему.
Из армии поседевшим, с орденом Красной Звезды, и сломленной психикой вернулся Кузя. Он пережил войну, но не смог приспособиться к мирной жизни. Однажды мы узнали, что наш друг, любимец одноклассников, повесился.
А на Кубе побывал Лёнька Кроха. Оттуда он привёз какую-то тропическую болезнь, от которой вскоре скончался.
Это были самые ранние и болезненные потери среди наших парней.
С тех пор прошло много лет, и вот мы опять встретились. Убелённые сединами, с подорванным здоровьем, но всё ещё молодые душой: Юргэс, Мокла, Полтинник, Модуль – как будто и не было прожитых лет.
Сидели на даче у Юргэса, жарили шашлыки и вспоминали.
– Помните, как «Крокодил» запускал спутничек: «Есть спутник трёхступенчатый, а у меня трёхколенчатый». Я раз видел, как он Пашке Романову запустил. Так коленом поддал, что тот лбом дверь открыл. И всё с рук сходило. Сколько бы ни жаловались – всё бесполезно. Инвалид войны, весь в орденах, – вспомнил Модуль.
– Пашка балбесом был, по два года в одном классе сидел. А тут чуть школу не спалил, вот «Крокодил» ему и врезал, – заметил Мокла
– Романов-то был, конечно, балбес и двоечник, но философ. Вся школа повторяла его высказывания. Помню, когда мы окучивали картошку, Пашка воскликнул: «О пузо! Век на тебя работаю!» – возразил я.
– Он недолго с нами учился. Семья куда-то переехала, и больше никто о нём не слышал, – снова подал голос Мокла.
– Кстати, о спутнике. Помните, когда Гагарин в космос полетел, директор собрал линейку. Мы стоим, ничего не понимаем. Что случилось? А он набрал воздуха и торжественно выпалил: «Товарищи! Срочное сообщение! Запущена ракета в космос с бортом на человеке!» Вот смеху было.
– Да, директор строгий был, при нём в классе никто пикнуть не смел, – вздохнул Полтинник. – А учились хорошо. Помните, когда нам не давался немецкий язык, решили сочинять песни.
Сквозь смех мы запели:
Вир гэен айнмаль ауф магазинэ
Унд зэен вир дас мэдхэн за витриной
– Ви хайст ду?
– Марина.
Марина, Марина. Зэр гут.
Это была одна из песен на тарабарском языке, которую мы пели на модный в те годы мотив «Марина, Марина». Если перевести на русский, то означало примерно:
Мы шли однажды в магазин
И увидели девушку за витриной
– Как тебя зовут?
– Марина.
Марина, Марина. Очень хорошо.
Такие песни помогали заучивать слова, и немецкий язык легче давался.
– Весело учились, – сказал я, вытирая выступившие от смеха слёзы. – Да и вечера были нескучными.
– Весело-то весело, особенно когда мы удирали от пашинских. Накостыляли бы они нам, – задумчиво бросил Юргэс, переворачивая шампур.
Парни соседнего посёлка Пашино традиционно враждовали с нами. Мы их били. Иногда они соединялись с кубовинскими. Тогда их было больше, и они били нас.
– Я думал, у меня лёгкие разорвутся, – засмеялся Модуль. – А Мокла ещё кричит: «Дышите ионами! Бег продлевает жизнь!» Тут ватага с дрекольём догоняет, а он ещё и шутит. Жаль, что нас тогда маловато было.
– Да и сейчас маловато, – подал голос Полтинник.
– Вот бы всем опять собраться. Как-то в городе одноклассницу видел, встретились как родственники, – вспомнил я недавнюю встречу.
– Какая она? – заинтерессованно спросил Мокла.
– Какая-какая? Как тебе сказать попроще. Конечно, старушка.
– Да-а. Вот годы что с нами делают, – протянул Юргэс. – А в школе мы её за косички дёргали.
– Пацаны, – встрепенулся Полтинник. – Мы что, в школе старушек за косички дёргали? Позорище!
Это были мои одноклассники, с которыми всегда было легко и весело. Я смотрел в их глаза и видел всё тех же весёлых молодых друзей, будто и не было расставанья и тяжёлой нервной работы вдали от дома.
Когда все разъехались, Вовка Маклаков отвёз меня на вокзал. Мы обнялись. На глазах у Вовки стояли слёзы. Годы сделали нас сентиментальными.
– Мокла, – сказал я, вытирая глаза, – а здорово, что мы опять встретились.
– Как же иначе, – ответил Вовка. – У нас же всегда был очень дружный класс.