Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” произведение усинского автора, не придуманная история от Татьяны Вишневской.

На рождество она подарила ему собственноручно связанный свитер красного цвета. Очень красивый. Он же преподнес ей метлу, обычную, за 350 рублей, для уборки дома. Наверное, хотел совместить нужное и… нужное. Конечно, можно было купить что-нибудь, более подходящее для молодой красивой девушки, почти жены: книгу в интересном издании, духи и, наконец, забавную куклу для ее коллекции. Но за день до этого он приобрел для своего любимого компьютера сногсшибательную мышку с клавиатурой, на них и ушла вся заначка. И, как ему казалось: нашелся креативнейший выход с метлой – она оценит.

« Странный подарок», – вздохнули ангелы.

« То, что заслужила,- подумала она, а у него спросила, хитро прищуриваясь, – ты хорошо подумал?» И добавила: « На всякий случай держи окна закрытыми».

С первой звездой они сели за праздничный стол с шампанским, фруктами и свечами. Он наговорил ей кучу комплиментов, дал тысячу клятв и обещаний: каким в будущем он будет благородным, добрым и щедрым. Впрочем, все было как всегда в течение трех, совместно прожитых лет. Она мило улыбалась, что-то говорила в ответ, но чувствовала, что-то подарочная метла в ней пробудила.

Насладившись праздничным времяпрепровождением, они, как обычно в последнее время, разошлись по комнатам к своим делам: он – к компьютеру, она – к шитью костюмов для эксклюзивных кукол. Он постоянно шутил по этому поводу, что она впадает в детство, и называл белошвейкой. А ей казалось, что она создает другую, волшебную реальность. Сегодня задача была непростая: костюм для сказочного принца, для чего она подобрала серебристую парчу с паетками, воздушные кружева ручной работы, изящные перламутровые пуговки и цветные перышки. Художник постарался на славу, и лицо принца получилось живым и романтичным. « Пусть он будет умным, щедрым, чувствительным и обязательно с чувством юмора», – приговаривала она, отдаваясь работе.

Увлеченная процессом творения, девушка не заметила, как время приблизилось к полуночи. Она вышла на кухню, чтобы взбодриться чашечкой кофе. В воздухе витал легкий аромат сигарет. «Значит, здесь недавно был он»,- отметила про себя девушка. В задумчивости она сварила кофе , налила в любимую маленькую чашечку, со смешным рисунком кошки и кота почему-то красного цвета. Из черного квадрата открытого окна на нее смотрела рождественская звезда. И душа воспарила…

Она чувствовала, что сейчас ей совершенно не нужен полетный крем Маргариты, ведь у нее была волшебная метла, на которой девушка с чистой совестью и улетела в непредсказуемую рождественскую ночь.

Ей было чуть-чуть страшновато, в какой-то момент даже душа ушла в пятки: только во сне удавалось вот так вдохновенно полетать. Но ощущения были настолько захватывающими и необычными, что все страхи исчезли в одно мгновение. Город пребывал во власти Морфея, бодрствовали только ночные фонари, стеклянные от инея деревья да бездомные собаки, как всегда с озабоченным видом бегущие по своим собачьим делам. С высоты полета метлы город казался игрушечным и почему-то веселым, будто на картинах Брейгеля Старшего, и она получала неимоверный кайф от происходящего. « Посмотрю-ка я на Кленовый сквер с высоты птичьего полета и – домой»,- решила она. Неожиданно с неба посыпались огромные пушистые хлопья снега и сквер в одно мгновение превратился в царство Снежной Королевы, в центре которого, как ей показалось, Кай из льдинок выкладывал слово «вечность». Успешно приземлившись чуть ли ему не на голову, она поняла, что ошиблась. Вместо Кая в печали и задумчивости на резной скамейке сидел симпатичный молодой человек, больше смахивающий на поэта, что впоследствии и подтвердилось.

Странно, но он совершенно не удивился появлению незнакомки, свалившейся с неба, а только спросил: «Вы случайно не с Лысой горы?» Ее ничуть не смутил странный вопрос, что взять с поэта.

Им было удивительно хорошо вдвоем – весело и вдохновенно…

Но все когда-нибудь заканчивается, особенно быстро – хорошее: время течет по- другому. Близилось утро, и им пришлось возвращаться, унося с собой удивительные впечатления от волшебной ночи, каждый в свою жизнь.

А утром она проснулась, с ощущением легкости и фееричности. Н о что именно ей снилось, вспомнить так и не удалось.

Потянулся ленивый выходной день. Проснувшись к обеду, молодой человек поцеловал свою девушку в затылок, иронично прошелся по созданному ночью кукольному шедевру, и, как всегда в выходной день, совместился с компьютером. Она какое-то время поболталась по дому в задумчивости, пытаясь вспомнить, как ей казалось, что-то важное, а после обеда засобиралась в магазин: закончился хлеб.

Она вышла из магазина, откуда-то сверху алмазной пылью сыпались снежинки, и мир вокруг сразу наполнился чистотой и хрустальностью. До вечера было еще далеко, и ее почему-то потянуло в Кленовый сквер: там так хорошо мечталось.

Тишина и торжественность царили в любимом сквере. Нарушал его первозданную нетронутость лишь молодой человек, смешно примостившийся с небольшим блокнотом на краю скамьи. Из-за снега и голубоватого света фонарей его одежда отливала серебром, а снежный холмик на шапке делал удивительно похожим на Рикке-Хохолка из книги сказок Шарля Перро.

Эта картинка пробудила в ней смутные воспоминания. Юноша показался ей странно знакомым. Но где, когда и в каких обстоятельствах они виделись, так и не вспомнила. «Скажите, а мы с Вами не встречались?»- в задумчивости спросил молодой человек,- Мне почему-то очень знакомы ваши глаза и голос».

При знакомстве выяснилось, что их зовут Маша и Саша. Саша оказался поэтом, а после кукол она больше всего на свете любила стихи. После нескольких фраз стало понятно: им было о чем поговорить. И не только в этот сказочный день…

История умалчивает о том, вспомнили ли они когда-нибудь свой роковой сон на двоих, но ведь заставила же их какая-то сила встретиться в кленовом сквере. Подозре-

ваю, все дело в волшебной метле, подаренной в рождество, и, наверное, в словах, написанных много лет назад великим Кальдероном: «Жизнь есть сон». Поди, разберись…

И еще: будьте все-таки осторожнее с выбором рождественских даров. А то – с чем черт не шутит.

(с) Татьяна Вишневская

Представляем вам сегодня в рубрике “Выходное чтиво” интереснейший рассказ ухтинского писателя Анатолия Цыганова. Предлагаем присоединиться к увлекательному чтению и высказать своё мнение в комментариях.

Невероятную, по своей глупости, историю рассказал мне сосед. Мы сидели на веранде и отмечали окончание летнего сезона. В разговоре шла череда анекдотов, и, конечно, про женщин, точнее – про женскую логику. Я ему рассказал о том, как моя жена делит домашнюю работу по половому признаку. Она говорит так: в доме существует два вида работы – мужская и женская. Мужская – не под силу женщине, и она делается мужчиной. Женская – под силу мужчине, поэтому она тоже делается им. Посмеявшись над «логичными» рассуждениями моей жены, сосед вдруг посерьёзнел:

– А она права. Мужик может делать любую работу, особенно, если сильно прижмёт. Но я тебе другое скажу: что бывает, когда женщина начинает решать проблемы за своего мужа. Ведь ты знаешь: я долгое время работал с геологами. Жили мы в посёлке, построенном полулегальным, так называемым, хозспособом. Строительство заключалось в том, что правдами и неправдами контора добывала материалы, и стройку финансировала за счёт геологоразведочных работ. Это было прямым нарушением финансовой дисциплины, но проверяющие органы закрывали на такие «шалости» глаза. Постройка домов была под особым контролем партийных и советских организаций, всячески поощрявших внеплановое расселение работников, этим снималось напряжение общегородской очереди на получение жилья.

В то время с нами работал тракторист шестого разряда Иван Огородников. Он жил на окраине посёлка в восьмиквартирном двухэтажном доме. Здание было построено силами стройучастка экспедиции, таким же хозспособом. Жена Ивана славилась несносным скандальным нравом, вечно с кем-то судилась и что-то делила. Сам же Огородников отличался на редкость молчаливым характером. С раннего детства выбить из него слово было невозможно. Он говорить-то начал с четырёхлетнего возраста, когда родители уже разуверились, что чадо заговорит. Рассказывают: мать смирилась с тем, что врачи, обследовав со всех сторон организм ребёнка, развели руками. Совершенно здоровое дитя, без каких-либо отклонений, и рекомендации звучали почти одинаково. Как правило, они заключались в том, чтобы малыш меньше нервничал, больше употреблял витаминов, гулял на свежем воздухе.

Однажды дитятко, сорвавшись с лестницы, молча встало, отряхнуло руки и, не проронив ни слезинки, принялось за свои дела. Вот тогда мать разревелась. Схватившись за голову, она громко запричитала:

– За что меня Бог наказал? Чем я провинилась перед Господом? Да когда-нибудь ты хоть слово произнесёшь? Чем же тебя лечить, чтобы заговорил?

Иван вдруг перестал что-то строгать, обернулся к матери и произнёс:

– Ну?

Мать вначале даже не поняла, кто это сказал? Оглядевшись по сторонам, она по инерции спросила:

– Что, ну?

В ответ тут же услышала:

– Ну, заговорил.

Мать бросилась обнимать чадо, но он больше не проронил ни слова. Сколько ни бились родители, от него слышали только односложное «ну» или не менее краткое «нет». Как он умудрился жениться, да ещё на такой болтливой бабе, этого никто не мог понять. Но в один прекрасный день он молча привёл в дом соседскую девчонку, и, вопросительно глядя на родителей, спросил: «Ну?». Та оказалась на редкость общительной, и сразу завоевала симпатию родителей, тем более, что мужа своего с первых дней взяла в ежовые рукавицы. С возрастом общительность жены переросла в болтливость, что не мешало продолжению семейной жизни Ивана.

После того, как город взял на баланс посёлок геологов, спокойная жизнь прекратилась. Представительная комиссия поделила дома на благоустроенные и неблагоустроенные, и все неблагоустроенные обязала администрацию экспедиции снести. При этом дом Огородникова по странной случайности не попал ни в один из списков. Такое бывает в бюрократических заворотах: адрес есть, а дома нет. По плану генеральной застройки на этом месте должен стоять многоквартирный дом. Но денег в экспедиции в то время не хватило, и руководство решило схитрить. Вместо капитального фундамента насыпали грунт и на этом месте слепили из подручных материалов восьмиквартирный дом, подвели тепло, холодную воду и обозвали «полублагоустроенным». Соответственно, когда посёлок встал на баланс города, городская администрация потребовала отчёт по строительству. Руководство экспедиции решило вновь схитрить: снести тихонько времянку и построить уже капитальный дом. Жителей решили временно поселить в малосемейку, с тем, чтобы потом дать им квартиры в новом доме. Всё шло нормально до той поры, пока не узнала об этом жена Ивана. Она возмутилась и пошла к начальнику. Там стала требовать, чтобы им сразу дали новую благоустроенную квартиру, как идущим под снос. Начальник попытался утихомирить скандалистку, уверяя, что через год они получат квартиру в новом доме. Но женщина ушла, хлопнув дверью, с уверенностью, что она добьётся правды. Начальник вызвал Ивана и попросил утихомирить жену. Тот пришёл домой, сказал: «Ну», – и погрозил пальцем. Жена его сразу поняла, но не затихла. Она ещё больше распалилась, обозвала его «молчаливым дураком, на которого сели верхом и рулят без уздечки».

В итоге пошла в администрацию города и начала, как у нас говорят, «качать права». Там вначале не поняли, чего требует разъярённая тётка. А когда разобрались, очень изумились. Для начала городская комиссия удостоверилась, что дом существует. Затем потребовала отчёт. Руководство экспедиции попыталось объяснить, что дом «полублагоустроенный», так как не подведена горячая вода. Но к тому времени жильцы умело провели воду от батарей, и комиссия эти доводы не приняла, так как всегда существовала единая цепь отопления и снабжения горячей водой. А кто её провёл, не имело значения. Дом признали благоустроенным, жителей из списков на получение квартир вычеркнули, и многоквартирный дом обязали построить в другом месте, куда экспедиции пришлось тянуть все коммуникации. И остался Огородников жить в, не вполне комфортной, времянке, а с ним ещё семь семей. Вот такая история получается, когда не за своё дело берутся.

– Да ты что? Она же справедливости хотела, – возразил я.

– Справедливости? – сосед вскипел. – А то, что я, по милости этой справедливой женщины, и еще шесть семей пять лет ютились в этой времянке без элементарной ванны, пока дом не дал трещину и на глазах не стал разваливаться? Это как? Вот тогда нам дали уже благоустроенное жильё. Только Иван этого не увидел.

– Почему?

– Сел, благодаря своей благоверной, – сосед рассмеялся.

– Опять влезла не в своё дело?

– Влезла. От нас периодически отправляли народ на сельхозработы. В тот раз выпала доля трём трактористам, в том числе Ивану. Двое уехали пораньше. Иван замешкался, поэтому ему не достался трактор. Двоим же дали трактор с плугом и послали вспахивать поле какой-то заброшенной деревни. А Огородникову, чтобы как-то занять, предложили подвозить воду. Иван согласился. Ему дали лошадь, запряжённую в телегу с бочкой, и тот временно стал исполнять роль водовоза.

Однажды, подъезжая к пахарям, Иван заметил, что они что-то внимательно рассматривают. Он слез с телеги и подошёл ближе. Напарники держали в руках чугунный горшок и высыпали из него блестящие кругляши.

– Ну-у? – удивился Иван. – Золото

– Ты помалкивай. Мы клад плугом из земли выковырнули. Держи три монеты и смотри: молчок

Один из трактористов протянул кругляши. Огородников взял монеты и уехал. Дома он решил удивить жену, преподнеся ей необычный подарок. К его изумлению, жена нисколько не обрадовалась. Раскричалась, что его, дурака, надули, что надо было требовать дележа на троих, что он как был олухом, так им и помрёт. Тут же сорвалась и помчалась к этому трактористу. Там разорялась ещё сильнее, пока её не выставили за дверь. Тогда разъярённая женщина решила отомстить. Призывая на головы владельцев клада мыслимые и немыслимые кары, прибежала домой и накатала заявление участковому. Тот передал заявление начальству, и дело закрутилось. При обыске обнаружилось всё золото. На допросах напарники указали и на Ивана, которого тоже взяли под стражу. Три монеты приобщили к делу, а суд определил одинаковый срок всем троим. Вот и выходит, что Иван сел благодаря неуёмной энергии своей жены.

Закончив рассказ, сосед вздохнул:

– Что это? Бабья дурь или простая женская жадность?

– Ты что? По-моему, жадность не имеет половых признаков, – перебил я.

А жена соседа задумчиво произнесла:

– Все мы бабы – дуры, но не до такой же степени.

(с) Анатолий Цыганов

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” ухтинский автор Анатолий Цыганов. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: . И будет теснить тебя во всех
жилищах твоих, доколе во всей
земле твоей не разрушит высоких
стен твоих, на которые ты надеешься.
(Второзаконие, Глава 28)

Собаки выли всю ночь. Свист ветра, замешанный на вое упряжки, создавал жуткую музыку. То одна, то другая собака заводила унылую полярную песню. И от тоски и от вынужденного долгого безделья вся свора подхватывала мелодию. До утра собаки не сомкнули глаз. Угрозы и уговоры не действовали, и сейчас упряжка, с утра запертая в пристройке, волновалась в ожидании кормёжки. Уставшие от бессонной ночи собаки внюхивались в стылый воздух и, часто перебирая застуженными лапами, от нетерпения поскуливали. Зима шагнула во вторую половину, и затянувшаяся пурга выматывала последние силы из натруженных собачьих мышц. Громадный серый вожак отделился от упряжки и, медленно потянувшись, обнюхал низкую дверь. За дверью было тихо. Вожак тихо поскреб облезлый порожек и хрипло тявкнул. Не дождавшись ответа, он вернулся на своё место и с громким вздохом лёг на подстилку. В избушке никто не шелохнулся.

Семён Бугра лежал на грубо сколоченных нарах, покрытых оленьими шкурами, и застывшим взглядом смотрел на низкий потолок избушки. С потолка гирляндами свисали пучки сухой травы, засушенные корешки, нанизанные на проволоку песцовые и заячьи лапки. Полутьма избушки нарушалась лишь мерцанием керосиновой лампы. Слабый колеблющийся огонёк выхватывал из мрака то олений череп, прибитый к стене, то размалёванную маску, то чучело полярной совы.

В свои шестьдесят с хвостиком Семён выглядел гораздо старше. Небольшого роста хватало, чтобы стоять, не задевая потолка охотничьей избушки, срубленной из просоленных брёвен, принесённых морским прибоем. На широком лице застыла кривоватая улыбка, слепленная из толстых до неправдоподобия губ. Голый, как биллиардный шар, череп пересекал наискось глубокий шрам – след когтя, убитого им ещё в молодости, медведя.

…Матёрый шатун, жутко облезлый и худой, притащился ночью к чуму, где спал Семён с женой. Собаки, поскуливая, попрятались под нарты, и шатун беспрепятственно ввалился в чум. Семён, ещё не совсем проснувшись, ощутил возле себя несвежее дыхание огромного зверя и, схватив топор, лежавший рядом с постелью, отпрыгнул в сторону. Медведь взревел и упал на оцепеневшую от страха жену. Удар топора и удар огромной лапы слились в единый звук. Смертельно раненный зверь успел ещё раз взмахнуть лапой и, падая, содрал скальп с головы Семёна. Когда Семён очнулся, солнце еле выглядывало из-за горизонта. Сколько времени находился в забытьи, он не знал. Собаки разбежались, олени тоже ушли в тундру. Рядом лежала убитая медведем жена. Распластавшись по всему чуму, хрипел умирающий медведь. Семён потерял сознание, а когда вновь в затуманенной голове немного прояснилось, он, шатаясь, вышел из чума и побрёл на восток. То падая, то вновь поднимаясь, Семён шёл по тундре. Временами он забывался и тогда видел перед собой своего деда – старого шамана, который превратился в огромного полярного волка и, оскалив серую клыкастую пасть, звал идти вперёд. Иногда сознание прояснялось, и Семён вновь видел перед собой волка. «Почему он меня не загрыз?» – мелькала туманная мысль. «Да это же мой дед», – успокаивался он и снова впадал в забытьё. Временами сквозь затуманенное сознание прорывался звериный вой, и Семён видел перед собой великого шамана. Но силы покидали израненное тело, и Семён вновь терял сознание. Внезапно до него дошло, что волк – это он сам. Он подошёл к лежащему на снегу человеку, обнюхал его со всех сторон и принялся зализывать кровоточащую рану на голове. Человек застонал, и Семён-волк отпрыгнул в сторону. Сознание вновь прояснилось, и Семён-человек попытался приподняться. Волк зарычал, но остался стоять на месте. Семён пополз, и волк потрусил рядом. Семен, шатаясь, встал и волк, подставив сильную шею, помог человеку. Держась за загривок зверя, человек побрёл вперёд. Потом волк пропал и где-то послышался скрип нарт.

Нарты, запряжённые тремя важенками, подъехали к лежащему без движения человеку, и старый пастух с удивлением отметил странного вида следы. Снег был истоптан волчьими лапами. Но казалось, что волк не пытался нападать на человека, а скорее, наоборот, помогал ему идти. Пастух погрузил полумёртвого человека на нарты и отвёз к своему чуму. Семёна вернули к жизни и вертолётом отправили в городскую больницу. Наперекор всему Семён выздоровел. Он поселился в отдалённой избушке, редко бывал в посёлке, но всегда появлялся там, где кто-либо заболевал. Так Семён стал шаманом. Людей он сторонился и не любил, когда кто-то появлялся возле избушки. Так и жил одиноким волком.

Отсутствие растительности на лице шамана компенсировали длинные рыжие волосы, торчащие из огромных круглых ушей. Кривые ноги были обуты в резиновые сапоги. Семён сапоги не снимал ни зимой, ни летом и не признавал другой обуви. Разувался он редко и только тогда, когда в сапогах хлюпала надоедливая вода. Ноги у него никогда не мёрзли. Голова мёрзла и часто болела, а ноги не мёрзли в любой мороз. Городской доктор сказал, что это следствие перенесённого нервного перенапряжения, но Семён знал, что он волк, а у волка лапы не мёрзнут. Потому и зимой и летом он ходил в шапке и резиновых сапогах, пугая необычным видом редких гостей своего жилища.

Сквозь вой ветра за стеной явственно послышался посторонний звук. Собаки забеспокоились и неуверенно затявкали. Звук то утихал, то с новой силой возникал из мрака тундры. Наконец, ясно можно было различить, как с натугой, часто перегазовывая, по бездорожью движется вездеход. «Эх, силы уже не те. Не зашаманил дорогу. Нашли всё-таки», – пробормотал Семён, натягивая мохнатую шапку, сшитую из шкуры росомахи. Росомаху он подстрелил четыре года назад, когда осторожный и хитрый зверь повадился таскать из капканов приманку. Каждый день, разложив приманку по кругу, Семён обнаруживал у первого капкана объеденные головы тухлой рыбы, самого лучшего лакомства для песца. Вокруг виднелись громадные следы росомахи. Два дня Семён крутился возле капканов, выслеживая хитрого зверя. На третий, спрятавшись за широким кустом с подветренной стороны, он увидел ворюгу. Росомаха вышла из-за бугра, внюхалась в воздух и неторопливо потрусила в сторону капкана. Семён снял с предохранителя карабин, повёл стволом по туловищу зверя и, остановив мушку на небольшой голове с оскаленной пастью, нажал курок. Выстрел хлёстко резанул слух. Росомаха подпрыгнула и осталась лежать тёмным пятном на голубоватом снегу. Через месяц Семён носил шапку из шкуры с жёстким ворсом, способным выдержать любой мороз

Вездеход рявкнул возле самой избушки и заглох. Вой ветра усилился, снежные заряды били в окна, с силой царапая стекло. Собаки рвались из пристройки, надсадно и с хрипом лая на непрошеных гостей. Сквозь вой ветра, скрежет снежных зарядов и лай собак как-то даже неестественно раздались человеческие голоса

– Се – мён! Се – мён! – кто-то усиленно звал хозяина избушки. – Семён! Ты живой!?

Выпрыгнувшие из вездехода люди подошли к избушке и, вдруг отпрянув, нерешительно остановились. Из-за приоткрытой двери показалась оскаленная волчья морда. Минуты три пришельцы переговаривались между собой, поглядывая на дверь, но больше из избушки никто не появлялся.

«Померещилось, или шаман пугает», – решили гости и, посмеиваясь над своими страхами, потянули за ручку низкой двери.

Дверь отворилась, и в клубах морозного пара через порог переступили два человека. Первый был председатель колхоза, второй – водитель вездехода

– Семён, ты где? – председатель удивлённо оглядел маленькое помещение. В углу горела керосинка, едва освещая убогое внутреннее убранство. В избушке никого не было. Спутники переглянулись. Странно, кто-то же выглядывал из двери. Вдруг за лампой что-то шевельнулось. От угла, как будто выйдя из стены, отделился хозяин избушки.

– Фу, напугал, чёртов шаман. Еле добрались. Принимай непрошеных гостей. Если бы не пурга, ни за что бы к тебе не завернули. Ты пургу нашаманил?

Семён выполз из угла и присел на краешек скамьи:

– Старый стал, сил уже нет. Пургу нашаманил, а дорогу закрутить уже не смог. Видно, верхние люди отвернулись от меня. Чай пить будете?

– У нас и покрепче кое-что найдётся. Давай строганину, – председатель раскрыл объёмную сумку и небрежным жестом выставил бутылку «Московской». Гости сняли полушубки и нерешительно остановились посреди избушки, ожидая приглашения, но хозяин молчал. В затянувшейся паузе раздался жуткий вой. Председатель с водителем вздрогнули и взглянули на хозяина. Семён сидел спокойно, он отодвинул бутылку и криво улыбнулся:

– Сколько лет меня знаешь, а никак не запомнишь. Не пью я. Курить курю, а вот пить – нет. Так и дед мой, великий шаман, завещал.

Председатель ухмыльнулся и, подмигнув водителю, подсел к столу:

– Ну, ты как знаешь, а нам бы и согреться не мешало. Утром уедем. Нам ещё стадо найти надо. Где-то западнее твоей берлоги с вертолёта оленей видели.

Семён вновь улыбнулся своей кривой улыбкой:

– Нету там стада. Тебе на юг ехать надо.

Председатель поперхнулся куском хлеба:

– Ты-то откуда знаешь? Ты от избушки только на километр отходишь.

– Мне верхние люди говорят, – Семён разлил по кружкам круто заваренный чай. – Поторопись, председатель, как бы беды не было. Вездеходка твоя шибко ненадёжна.

Председатель и водитель одновременно сплюнули через левое плечо – накаркает нечистый, и сгинешь в тундре.

***

Сейсмоотряд отрабатывал последние километры. Болотоход, урча и попыхивая выхлопами, вперевалку тащил балок сейсмостанции. Два тягача с поднятыми кузовами уже поджидали на стоянке. Размотанные «косы» чернели змеевидными линиями вдоль профиля. Болотоход не торопясь подъехал к стоянке, и тракторист, заглушив двигатель, уже хотел спрыгнуть с гусениц, как вдруг взгляд его уловил какое-то движение в тундре.

– Степаныч! – окликнул он оператора. – Вроде, что-то движется по тундре.

Оператор, прищурив глаза, внимательно вгляделся в еле заметную точку, скользящую от горизонта. Волк. Оператор махнул одному из водителей. Тягач резко сорвался с места и мягко покатил в сторону странного движения. Через несколько минут он догнал громадного серого зверя. Волк будто и не хотел убегать от вездехода. Приостанавливаясь и оглядываясь, он трусил по тундре. Внезапно волк остановился и, подняв к небу оскаленную пасть, завыл, затем бросился в сторону и исчез за ближайшим бугром. Водитель остановил вездеход и увидел двух человек, медленно бредущих по тундре. Разместив неизвестных в тягаче, он доставил их на сейсмостанцию. Из кабины выползли два сильно обмороженных человека. В одном из них оператор узнал председателя колхоза, на территории которого работал отряд. Отогревшись, мужики рассказали, как ехали на поиски отбившегося во время пурги оленьего стада, как ночевали у шамана и затем два дня крутились по тундре, так и не обнаружив оленей. И вот сегодня утром внезапно заглох двигатель вездехода. Если бы не сейсмоотряд, навряд ли в живых остались. Накаркал шаман проклятый. Пока разговаривали, тягач притащил колхозный вездеход. Водители залезли под капот, и оттуда раздались удивлённые возгласы. Позвали водителя вездехода и указали на двигатель. Сбоку зияла большая дыра. Заметно было, что вырван клок по старой трещине. Явно проглядывался заводской брак. Как он ещё работал, было совершенно непонятно. Вот тебе и шаман. Прав был Семён Бугра.

На следующий день за колхозниками прилетел вертолёт, а через неделю председатель прислал трактор за вездеходом. Случай забыли. Но уж больно заманчиво было взглянуть на живого шамана. Правда, председатель предупреждал, что если шаман не захочет, то никто его не найдёт. Но место избушки на карте указал точно и при этом добавил, что почти рядом с избушкой, возле самой реки, лежит целая гора пустых бочек. Бочки были в дефиците, и оператор уговорил начальника партии, якобы, съездить за ними на побережье.

День был ясный и солнечный. Вездеход, с полностью заправленными баками, помчался к устью Талоты. По профилю быстро преодолели половину пути. Затем, переваливаясь с одного бугра на другой, двинулись на север. Миновали хорошо заметный лесок с редкими ёлками. Ясно виднелись высокие пеньки. Кто-то недавно заготавливал дрова, значит, где-то рядом было жильё. Вот и гора пустых бочек. Загрузив десять бочек в кузов, принялись кружить вокруг в поисках избушки. На свежем снегу отчётливо был заметен след нарт. След проходил возле пустых бочек, заворачивал к лесочку и внезапно пропадал. Другим концом он захватывал настороженные капканы и замыкал большой круг возле, всё тех же, бочек. Избушки не было.

Внезапно воздух наполнился серой мглой. Откуда-то сорвался ветер, закружил воющим вихрем. Снежные заряды с силой рвали брезент кузова. Водитель попытался высунуться из кабины, чтобы разглядеть пропавший след, но жёсткий снег мгновенно забил глаза, и пришлось остановить вездеход. Вокруг ничего не было видно. В наступившей темноте слышно было только, как гудит ветер и хлопает брезент кузова. Вдруг что-то с силой ударило по переднему стеклу. Водитель приоткрыл дверцу и в ужасе отпрянул. На него из мрака пурги смотрела оскаленная волчья морда. Через секунду видение исчезло. Водитель оглянулся на пассажира, тот спокойно пил чай из термоса

– Ты чего? – тихо спросил он

-Да так, померещилось, – ответил дрожащим голосом водитель.

Часа два длилась злобная песня, и так же внезапно всё стихло. Всё так же светило солнце и ярко сверкал снег. Будто и не было сумасшедшего ветра, и не крутила буйная метель.

Целый день мужики кружили по спирали вокруг проклятых бочек. Избушка как сквозь землю провалилась. Уже к вечеру, заглушив двигатель, остановились перекусить. Тишина давила на барабанные перепонки. Ветер давно стих, и слышно было, как с гусениц вездехода падали куски налипшего снега. Внезапно откуда-то из тундры раздался нечеловеческий вопль, и, как бы вторя ему, где-то завыли собаки. И столько было тоски и животной боли в этом звуке, что мурашки пробежали по телам путешественников, и от жути волосы зашевелились на головах.

Топливо было на исходе. Надо было возвращаться на базу. Решили, что попозже ещё вернутся на это место. Не верилось, что не смогут найти эту заколдованную избушку, да и собачий вой указывал на присутствие жилья.

Когда до базы оставалось метров двести, внезапно заклинило коробку передач. Случись это посреди тундры, считай, два замерзших трупа. Будто шаман предупреждал, чтобы не лезли больше в его жизнь. Да и правда, потом уже, летом, разобрав коробку передач, водитель долго обалдевши смотрел на две шестеренки, между которыми торчал неизвестно как попавший туда болт. Больше шамана не искали.

***

Шаман стоял на пригорке и из-под ладони всматривался в сероватую даль, рядом лежала уставшая упряжка. Целый день он кружил по тундре, уводя вездеход от своего жилья. Наконец неизвестные выдохлись. В сумерках было видно, что вездеход стоит возле пустых бочек и сейчас отправится в обратную дорогу. На широком лице шамана появилась улыбка.

Он поднял голову к слабо мерцающим на небе звёздам и закричал. Собаки вскочили со своих мест и принялись с надрывом выть, признавая в крике шамана первобытный призыв далёких предков. А шаман всё кричал, перебирая гортанные звуки. Серый вожак подхватил боль полярной тоски, но не смог дотянуть до конца. Голос рассыпался по тундре и затих где-то вдали.

(с) Анатолий Цыганов

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” гость из дружественной Усть-Цильмы, поэт Денис Попов.

Я не слишком любил тебя слушать,
Еще меньше – хотел понимать,
А сейчас неспокойную душу
Не могу приучить помолчать.

Помнишь время, где все еще живы,
Кто теперь на Ивановом?
Здесь, Вкруг него, нынь играют мотивы
Твоих песен, звучат и окрест.

Без которых и я (понял все же!),
Вряд ли выжил, теряя себя.
Сколько из опостылевшей кожи
Лез я, небо устало скребя.

Поздно понял. Но понял, ты слышишь,
Батя, может быть, поговорим?
Там, на небе, по-прежнему пишешь?..
Всем привет. От меня. Заодним.

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” усинский поэт и прозаик Николай Попов.

Поэт Игорь Волков был молод. Ему было двадцать лет. Он знал, что талантлив. Но на филологическом факультете, где он учился, студенты и преподаватели, прочитав его стихи, кивали понимающе головой, тянули губы в улыбке и спешно старались от него отойти. Не такой реакции он ожидал на свои произведения. Игорь писал о себе. О мире, где его никто не понимает. О своём великом предназначении. О том, как он уйдёт в мрачную дождливую ночь и вернётся через много лет с тёмными от переживаний и бессонных ночей глазами и покажет одно единственное стихотворение… И тогда… Тогда… Мир содрогнётся от истины. Мир поймёт его великое предназначение… Но его никто не слушал. Всё также кивали, улыбались и отходили. Даже в стенгазете не печатали. Девушки у него не было. Мама с папой жили в далёком провинциальном городе. Оттуда приходили небольшие деньги на жизнь и учёбу, а туда он посылал свои стихи. Мама умилялась.

Однажды Игорь решился показать свои произведения известному поэту. Его произведения часто печатались в местных газетах и журналах. Узнав, где находится редакция, он направился туда.

Бумаги, книги, папки лежали буквально повсюду. На столах, на стульях, на полу. Из-под этой кучи выглянул человек.

– Вы ко мне? – осмотрев Игоря внимательными глазами, спросил он.

– Да, – ответил Игорь, узнав поэта.

– По какому вопросу? – Поэт вышел из-за стола, и оказался невысоким старичком с лысоватой головой.

Игорь замялся.

– Вы – автор, – утвердительно сказал поэт и улыбнулся, показав крепкие белые зубы. – С таким видом приходят либо занять денег, либо показать свои произведения. Ну что ж, присаживайтесь, – старик слегка засуетился. – Правда, не знаю куда. Давайте освободим эти два стула. Ставьте прямо на пол.

Игорь аккуратно освободил стул и присел на краешек.

– Вот теперь порядок, – старик тоже устроился на стуле напротив Игоря. – Давайте свои произведения.

Игорь достал несколько листов с текстом и неуверенно протянул поэту. Тот спокойно взял листы, надел очки, и принялся читать. Сердце начинающего литератора металось по телу от кончиков пальцев ног до висков. Поэт читал. В лице ничего не менялось. Только иногда его глаза вновь возвращались к началу текста.

– Ну что ж, – старик быстро подсмотрел имя в конце стихотворения, – Игорь Волков… Вы работаете или учитесь?

– Филфак, второй курс.

– Это хорошо, – поэт чуть помедлил, вглядываясь в собеседника, – даже очень хорошо, что вы учитесь на филологическом факультете. Вам будет проще меня понять, и в дальнейшем проще развиваться в своём творчестве. В ваших произведениях выдержаны размер, ритм и рифма. Есть небольшие огрехи, но думаю, с формой стихосложения вы справитесь. У меня большие претензии по содержанию, – старик чуть помедлил, подбирая слова. – Вы пережили в жизни трагедию? Может неприязнь близких вам людей? Чувствуете отторжение окружающих?

– Нет, – Игорю было не по себе под изучающим взглядом старика.

– Значит, вы придумали мир, в котором вы – жертва, несущая миру истину, страдалец за высокие идеалы,- резюмировал поэт. – Послушайте, Игорь Волков, совет. Вы ведь за этим сюда пришли? Откройте своё сердце миру, который вас окружает. Ловите ощущения. К вам придёт и житейский мусор, и чужие страдания, но вы восполните этот негатив человеческой добротой, красотой людских поступков. Изучайте людей… Это очень интересно. Проживайте их жизни… Это порой больно, но для поэта необходимо. Загляните в суть вещей. В каждом предмете быта или природы таится вселенная. Гармоничная вселенная, – старик говорил ровно, без пафоса, давая собеседнику переварить информацию. – До истины никому не добраться, но приблизиться к ней можно. Через свои мироощущения. Вы же – зациклились на себе. А мир огромен. Я не смогу научить вас писать стихи. Это невозможно. В крайнем случае можно научится рифмовать слова. Но это не будет являться стихами. Побольше читайте и вникайте в смысл прочитанного. Учитесь у великих поэтов. Уходите от штампов. Ищите свой путь в поэзии. И когда поймёте, что больше не можете молчать – пишите. И приходите ко мне. Мы с вами поработаем. А пока работать не с чем.

Поэт встал, протягивая руку, давая понять, что разговор закончен. Игорь вяло ответил на рукопожатие и быстро вышел из кабинета.

Он обиделся. Хотелось крушить всё на своём пути по дороге к остановке маршрутки. Его стихи гениальны. Просто старик завидует молодости. Не хочет растить конкурентов. Сам уже исписался и топит других. И снова перед Игорем вставали картины: как он – бледный и трагичный – стоит перед залом, а именитые писатели аплодируют, стоя. А в первом ряду стоит мама, гордая и заплаканная…

Сам не заметил, как за этим вихрем чувств, сел в маршрутку. Медленная песня из радио немного успокоила Игоря. Песня оборвалась бойкой шутливой рекламой. Дальше последовало объявление о конкурсе на лучший рекламный слоган в стихах об этой радиостанции. Приз – путёвка за границу. И контактный телефон. Его Игорь записал. Может такая “писанина” нужна миру? А что? Можно прославиться на слоганах, а потом показать и великую литературу. В той же маршрутке Игорь написал четыре строчки:

К своей мечте летите вы

На крыльях радиоволны.

И интересно будет всем,

На частоте XX-FM.

Через полтора месяца Игорь Волков уже был в Египте.

Ну, где ещё и влюбиться поэту, как не на курорте. Здесь, среди крикливых англичанок, анорексичных немок, высокомерных полячек, неожиданно понимаешь правдивость мнения, что российские девушки самые красивые. Они даже не уродуют свои прекрасные тела татуировками. А если и сделают, то небольшую, и в интимном месте. Европейки же, кажется, соревнуются в безвкусии нательной живописи.

Итак, в северной Африке на берегу Красного моря Игорь влюбился. В первый же день. До ощущения физической боли. В русскую. Пытался писать ей стихи. Обрисовывал словом грациозность её движений, благородную постановку головы, идеальную пропорциональность тела. Но образ старого поэта, лысым чёртиком, вставал перед Волковым. Хихикал, издевался, и Игорь, перечитывая написанное, неожиданно понимал, что прямых описаний мало. Не хватает чувств. Тогда он выплёскивал на бумагу свои эмоции. И снова старый поэт вмешивался в процесс. Тыкал пальчиком в штампы и в возвышенный слог. И снова летели в мусор исписанные листы. Игорь страдал и от любви, и от творческой беспомощности. Наблюдал ненавязчиво за предметом своих чувств. Вот она выходит из бассейна в радуге солнечных бликов, гуляет по набережной в синем палантине, сдержанно улыбается шуткам престарелой пары из Англии. И держится со всеми вроде бы открыто, но на дистанции. На ужин выходит каждый раз в новом вечернем платье. Обслуга из мужчин арабов провожает её похотливыми взглядами, но вольностей не позволяет. Да и русские парни, натыкаясь на её насмешливый взгляд отправлялись искать себе подружек попроще. А Игорь решился. Иначе бы сожалел бы о своей нерешительности всю жизнь. После морской прогулки, в лучах заходящего солнца, они ожидали автобус до отеля.

– Здравствуйте, меня зовут Игорь, – представился он, чуть смущаясь.

– Меня Надежда, – ответила она, изучая собеседника сквозь тёмные очки.

– Как вам экскурсия?

– Не устаю восхищаться Красным морем. Под водой сказка. Кораллы, разноцветные рыбки, скат на глубине. Никогда не видела ничего красивее, – подержала она обыкновенный разговор туристов.

– Я тут первый раз, и тоже восхищён подводной красотой. Когда наскучило любоваться, гонялся за рыбками, стараясь к ним прикоснуться.

– В вас проснулся инстинкт охотника, – улыбнулась Надежда и сняла очки.

– Скорее рыбака, – тоже улыбнулся Волков.

Он впервые видел её так близко. Правильные черты лица, ровные зубы за слегка пухлыми губами, длинные тёмные волосы, карие насмешливые глаза, властный интригующий разлёт бровей и тонкий, слегка курносый нос. Всё это вместе производило впечатление роковой женщины, если бы не доброта и некая загадка, которая чувствовалась в каждом движении лица. Ещё Игорь заметил небольшие возрастные морщинки в уголках её глаз. И понял, что она гораздо старше его.

– Вы откуда? – спросил он, когда они сели в автобус.

– Из России, – улыбнулась она и назвала город в Архангельской области.

– Мы с вами соседи, – обрадовался Волков и тоже сказал название своего северного города. – И живём, кстати, в одном отеле. Я заметил вас в ресторане.

– Там так вкусно готовят, что приходиться следить за фигурой, – перевела разговор Надежда. – Но, честно говоря, местная еда слегка надоела. Хочется разнообразия. Или просто русского борща со сметаной.

– Недалеко от нашего отеля есть ресторан с русской кухней. Может, пропустим ужин в отеле и поедим там?

Надежда недоверчиво посмотрела на Волкова, но не увидела в его лице ничего опасного для себя.

– Можно, – согласилась она.

– Тогда я буду ждать вас в холе отеля, в семь часов вечера, – сердце Волкова ликовало.

– Договорились, – улыбнулась Надежда. – Постараюсь не опаздывать,- она весело рассмеялась, – но всё равно опоздаю.

Остаток пути до отеля проехали, беззаботно переговариваясь.

Как же всё оказалось просто. Подойти и представиться. Игорь был счастлив. Надежда уже не казалось такой неприступной. Она оказалась понятной и открытой. В ожидании встречи, Волков тщательно побрился, сходил за утюгом, погладил рубашку и одел единственные джинсы. С сомнением пересчитал деньги. Последние пятьдесят долларов вызывали уныние. Игорь пожалел, что позвал Надежду в ресторан. Кто знает, какие там цены? Не хватит… И выйдет конфуз. Надо было позвать прогуляться по набережной. Но что сделано, того не отменишь. “Русский авось” никто не отменял. В нетерпении он мерил шагами пространство номера.

Надежда опоздала на десять минут. И была настолько красива и элегантна, что Волков снова оробел. Пушистые ресницы придавали загадку. Синее длинное платье со скромным декольте подчёркивало утончённую грацию фигуры. Туфли на высоком каблуке делали походку поистине королевской. Изящные кольца и серьги блестели дорогими камнями. Товарный знак на сумочке не оставлял сомнений в стоимости. А нитка жемчуга на шее сочеталась с белоснежными ровными зубами. На плечах накидка в цвет платья. Волков представил себя на фоне возлюбленной: дешёвая рубашка и такие же грошовые джинсы, вставленные в старые кроссовки. Это было унизительно для его чувствительного самолюбия.

Они вышли на крыльцо отеля.

– Прогуляемся? – с надеждой спросил Игорь.

– На таких каблуках я далеко не уйду, – голос Надежды звучал высокомерно и чуть капризно.

Сдержав вздох Волков подозвал такси. Минус четыре доллара. В машине молчали. Игорь переживал их разное социальное положение, а Надежда отвлечённо смотрела в окно. Возле ресторана он открыл ей дверь и подал руку. Так как с моря дул прохладный ветерок, они выбрали столик внутри ресторана. Надежда, оценив платежеспособность своего спутника, выбрала недорогие блюда русской кухни и дешёвую бутылку вина. Волков заметил это, и ему снова стало неловко за свою нищету. В ожидании заказа снова молчали. Чтоб как-то занять себя Надежда достала зеркальце на ручке и посмотрелась в него. Окантовка зеркала была из плохой пластмассы, потрескавшейся на краях.

– Интересное у вас зеркало, – сказал Игорь. – Оно как-то сильно отличается от всех ваших вещей. У него видимо интересная история.

– Да у него есть история,- небрежно ответила Надежда, убирая зеркало в сумочку. – Его мне передала мама, а ей её мама. Так что, это своего рода семейная реликвия.

Разговор не получался. Надежда была уже не такой, как на пирсе и в автобусе. Губы изгибались в высокомерной усмешке. Глаза смотрели равнодушно, она тоже уже пожалела, что согласилась на это свидание

– Вы чем занимаетесь, Игорь? – спросила она, чтоб хоть что-то говорить.

– Я поэт, – неожиданно для самого себя, с вызовом, выпалил Волков.

– Поэт? – рассмеялась Надежда. – Не слишком ли это громко сказано?

– Я настоящий поэт, – с обидой произнёс Игорь. – Учусь на филфаке и пишу стихи.

– Извините, Игорь, не хотела вас обидеть. Может быть, вы пишете замечательные стихи, – снисходительное недоверие отразилось на её лице. – Но, думаю, много студентов пишут стихи в молодости, даже я пыталась. К сожалению, или к счастью, потом это увлечение проходит, съедается бытом, и громкое звание “Поэт” остаётся лишь ностальгическим воспоминанием.

– Я настоящий поэт, – упрямо сказал Волков. – И никогда не брошу писать стихи!

– Я вам верю, верю, – поспешно подтвердила Надежда, хотя её глаза говорили об обратном. – Однако, нам что-то долго не несут заказ. Я вас покину ненадолго. Не скучайте, Игорь.

Она вышла из-за столика. Игорь даже не встал её проводить. Так и сидел, униженный и обиженный. Потом оторвал глаза от стола, встряхнул волосами, посмотрел вокруг, и неожиданно окружающий мир открылся ему. Он увидел его совсем в другом свете. Льстивые улыбки официантов и чопорная, наигранная вальяжность посетителей. Он смотрел на них и проживал их жизни. Увидел свет рыбацкой лодки в море… И представил нелёгкий труд рыбака. Кудрявый мальчик у стойки бара скользнул по нему тёмными глазами… И Игорь, словно пророк, предсказал его судьбу. Это было необычно. Видимо так и приходит вдохновение. Незначительное преломляясь во внутреннем мироощущении становится важным и гармоничным. Игорь подумал о Надежде и попросил у официанта, накрывающего соседний стол, ручку и бумагу.

– О! Нам наконец принесли заказ, – наигранно весело сказала Надежда, возвращаясь за стол. – Ну что, господин поэт, постараемся выжать максимум интересного из сегодняшнего вечера. Мне сказали, что чуть позже, будет живая музыка. Надеюсь, чувство ритма, свойственное каждому поэту, поможет вам составить мне компанию в танцах.

– Я написал стихотворение про вас, – сказал Игорь, всё ещё находясь в состоянии вдохновения.

– Вы опять за своё, – мило улыбнулась Надежда. – Быстро. Не ожидала, что стихи пишутся так быстро. Ну что ж, видимо мне придётся ознакомиться с вашим творением, – она протянула руку за листом.

– Я сам прочитаю, – остановил её Волков, – оно хоть и от женского лица, но у меня лучше получится.

– Дерзайте, – картинно выпрямилась она и жеманно поджала губы. – Прекрасная дама, шёпот волны, свет мерцает в бокале, звёзды прячутся в свете фонарей. С вами я тоже становлюсь поэтом.

Игорь посмотрел на неё по-доброму, но твёрдо. Надежда перестала кривляться, и он начал читать:

Я девчонкой малою, всё в больницу бегала.
Умирала мама, подарила зеркало.
Доченька-красавица, слушай, не вертись:
В серебре у зеркала есть вторая жизнь.
Бабушка смотрелась, мне передала.
Пробежала в зеркале молодость-весна.
Будет туго, доченька, ты туда смотри-
Мы поможем с бабушкой на твоём пути…
И давно я выросла, стала статной дамою,
Но храню я зеркало, дареное мамою.
Плохо, или грустная побежит слеза –
Помогают мудростью мамины глаза,
И волшебной силою наполняюсь я.
На бабушку похожая дочь растёт моя,
Мы смеёмся весело, иль до слёз грустим.
Ей оставлю зеркало, с образом моим.

Во время чтения стихотворения, выражение лица Надежды сначала сменилось с насмешливого на грустное, потом взгляд растворился в воспоминаниях, а под конец в глазах стояли слёзы. Чтобы не проронить их, она неторопливо встала и вышла. Игорь сидел, сам не понимая, что натворил. Он ожидал какую-то реакцию, но такое выражение горя отразилось во взгляде его возлюбленной. Ему захотелось догнать её, прижать к своему плечу и успокаивать, как маленькую девочку. Прочувствовав во время сочинения стихотворения её боль, он пережил то, что пережила она. Руки Игоря дрожали. Картины прошлого, настоящего и будущего вставали перед мысленным взором поэта. Ему было плохо.

Надежда вернулась нескоро. Её глаза, без туши, казались беззащитными. Вся благородно-утончённая спесь слетела с неё, и перед Игорем сидела простая и усталая девушка.

– Это было больно, – сказала она, пригубив вино из бокала, – и жестоко. Как ты узнал?

– Ты сама рассказала про зеркало, – тоже перешёл на “ты” Игорь, – а остальное я увидел.

– Ты настоящий поэт, если умеешь так видеть, – с чувством произнесла Надежда. – Моя мама умерла, когда мне было девять лет. В нашей семье женщины всегда умирали рано. И бабушка и прабабушка. Я действительно иногда вижу в отражении зеркал их черты. Мы из рода дворян. Бабушка, дед и моя мама были сосланы на север. Дед умер, бабушка снова вышла замуж, и наша гордая фамилия пропала в бумагах. Поэтому во времена расстрелов семья осталась цела. Вскоре бабушка тоже умерла. Ей было тридцать пять лет. Моя дочь Александра действительно похожа на неё.

– Она осталась дома?

– Уехала с гастролями в Прагу. Она у меня танцует. Хорошо танцует, – с гордостью подчеркнула Надежда. – У меня появилось свободное время и я решила отдохнуть.

– А муж?

– Мужа нет, – горько произнесла Надя, – и в этом тоже моя вина. Я его очень любила. Но я боюсь умереть… Из-за ранней смерти женщин в нашей семье. Это моя фобия. Проверяюсь в больнице по три раза в год. Бегу туда по малейшему подозрению. Врачей извела, мужа издёргала. А четыре года назад в груди сильно кольнуло… Я подумала, что умираю, и устроила так, что муж сам меня бросил. Не хотела, чтоб он мучился со мной. В итоге болезни нет, и мужа тоже. Он у меня завидный жених. Сейчас встречается с девушкой. Дело идёт к свадьбе.

– А я оказался здесь из-за своего поэтического таланта, – перевёл разговор с грустной темы Игорь, – написал рекламный слоган для радио и выиграл конкурс.

– Ты действительно очень талантлив, – Надя доверчиво взяла руку поэта в свою, – прочитай мне свои стихи. Только не такие грустные.

– Я не запоминаю стихи наизусть, – соврал Игорь, – лучше пойдём танцевать.

Звучала медленная композиция. Старый араб красиво пел на английском языке, аккомпанируя себе на рояле. Надя прижалась к Игорю и положила голову ему на плечо. Ей было легко. Не надо было притворятся. Она танцевала с поэтом. С человеком, который её понимает, как никто другой. Снова хотелось плакать. И захотелось его поцеловать. Прижаться к нему, растворится в его объятиях, и ни о чём не думать. Игорь почувствовал это желание. Слегка отстранился и, поймав её доверчивый взгляд, поцеловал. Это было недолго. Последняя преграда полного единения сердец и тел была разрушена поцелуем. И Игорь внутренним взглядом увидел свою жизнь. Понял, что всегда будет любить только её. Может не именно её, но в каждой женщине он будет искать то, что любит в ней. Музыка закончилась. Они вышли к морю. В его лёгком колыхании он чувствовал ритм, а она гармонию.

Старый поэт читал стихи Волкова. Это было долго. Их было немного, но он перечитывал их по два, три раза. Иногда он смотрел в сторону, обдумывая образ, и на его лице отражались переживания. В его руке была ручка, но он так и не воспользовался ей.

– Это хорошие стихи, – сказал он, откидываясь в кресле, – даже чересчур хорошие. Вы их сами написали?

Игорь промолчал.

– Вы меня извините, молодой человек, за подозрение, но за короткое время у вас слишком большой прогресс.

– Я научился видеть, – спокойно ответил Игорь.

– Видеть? – старый поэт внимательно вглядывался в Волкова. – Я, кажется, вас понял. Остальное, пойму в общении, – он протянул руку для рукопожатия. – Мы будем с вами работать. Со временем вы станете настоящим поэтом.