Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” произведение усинской поэтессы Евгении Аркушиной.

Его куражило вовсю: он был поэт и мог немало,

Легко вписаться в полосу огней ближайшего квартала,

Он мог переселять миры на теплый плед его жилища,

Но, помня правила игры, тревожился, что не отыщет

Одной единственной , лишь той, что для него слагает песню,

Она могла быть непростой, большому миру неизвестной,

Но только лишь ему нести глоток воды спасти от жажды

И только на его пути вдруг повстречавшейся однажды;

Его куражило вовсю; стихи читал он до рассвета,

До капель пота на носу его, влюблённого поэта,

Он верил, пусть в который раз, что эту ночь откроет словом,

Что ключик подберет сейчас, сорвёт ненужные оковы,

Чтоб возвести на пьедестал её, венец его мечтаний,

Он очень искренне устал от затянувшихся скитаний,

Но был один, в немом лесу, где лето уходило в осень,

Его куражило вовсю среди ему внимавших сосен…

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” автор из города Ухта Сергей Рулёв. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: .

Ночь заканчивалась. Между вызовов возникла пауза. Бригады «скорой» сидели в комнате отдыха. Пили чай, кофе и травили байки.

Сергей, фельдшер-стажёр, только слушал. Рассказать ему пока было нечего. Две недели всего на «скорой». Поэтому истории бывалых фельдшеров предназначались исключительно для него. Сами-то уже не один раз друг с другом обсуждали эти случаи. Да и стали они давно рутинными. А вот проверить парня, и может даже чуток попугать – было даже забавно.

– Помню, один раз приехали на вызов: женщина, сорок лет, вышла из окна пятого этажа. Приехали – спит на газоне. И что интересно – ни одного перелома. Только куча ссадин и гематом – проехалась по веткам тополя. Везение неимоверное. Так ещё и буянила, когда разбудили и пытались осмотреть.

– Пьяная, – констатировал водитель.

– Не без этого, – усмехнулся рассказчик.

– А мне отец рассказывал. У них во дворе, они тогда пацанами были, один мужик поспорил на бочку пива, что спрыгнет с крыши третьего этажа.

– Разбился?

– Ну, ему не так повезло, как этой женщине. Хоть наши и быстро приехали. Там деревьев не было. Еле довезли – ни одного ребра целого. Внутренние травмы – всё как положено. Но бочку в итоге выиграл, только инвалиду она оказалась без надобности.

– Да. Вот уж точно – алкоголь убивает. Или калечит.

– А самые страшные вызова – на место ДТП. Кровища везде. Конечности оторванные. Жесть. И главное – редко, когда реально помочь можешь. Гоняют. Не пристёгиваются. На обгон вслепую идут. Бухие, опять же. Бьются насмерть, как на войне. Других убивают. А ты потом ковыряйся в этом фарше. Последний вот выезд у нас, где внедорожник на встречку в лоб таксисту выехал, который мать с дочкой вёз…

– Бригада Смирнова на выезд. Женщина. Семьдесят шесть. Похоже, сердечный.

Сергей вскочил, нисколько не сожалея, что дослушать эту историю не удастся. Он и так знал, что там было. Очередной громкий случай. Даже местные газеты и телевидение в очередной раз без внимания не оставили. Пошумели. Повозмущались. Пособолезновали.

Недопитый кофе остался на столе. «Газель» «скорой», мигая маячком, помчалась по пустым еще улицам городка.

Бабушка лежала на кровати. Бледная, глаза закрыты. Смирнов пощупал пульс и коротко кивнул Сергею:

– Померяй давление. Я пока аппарат приготовлю.

Всё делалось быстро. Когда Сергей закончил, Смирнов уже начал крепить к груди датчики кардиографа. Всё это время рядом с кроватью молча стоял дед.

– Вы супруг? – спросил Сергей.

Тот кивнул.

– Не переживайте, сделаем всё, что нужно.

Дедушка опять молча кивнул, но Сергей увидел, как сыграли желваки на скулах и сильно сжались его кулаки.

Смирнов читал ленту кардиограммы.

– Так. Готовь кубик пропранолола. И звони водителю – пусть поднимает носилки. Надо везти в стационар.

– Доктор, ей совсем плохо? – нарушил молчание дедушка.

– Не переживайте. Отвезём в больницу, там её на ноги быстро поставят, – ответил Смирнов.

Пока Сергей с шефом собирали оборудование, дедушка наклонился к жене, что-то зашептал, целуя в лоб.

Поднялся водитель. Вдвоём с Сергеем они положили бабушку на носилки и понесли вниз. Она была легкая, да и этаж всего второй. Спустили быстро. Дедушка порывался поехать с ними, но Смирнов отговорил.

– Вы пока дома оставайтесь. Лучше одежду ей соберите пока. С утра приедете – навестите. А сейчас не нужно ехать.

Захлопнув дверь машины, сказал водителю:

– Гони, Семён Иванович. Боюсь, не довезём.

Машина рванула с места. Завыла сирена.

До городской больницы, что находилась за городом, в специально построенном больничном городке еще при советской власти, ехать минут десять. На полпути запищал прибор.

– Я так и знал, – буркнул Смирнов. – Давай искусственное.

Сергей приступил к отработанной до автоматизма ещё в колледже процедуре. Несколько качков ладонями в грудь и вдох в открытый безжизненный рот. Снова качки. Ещё один вдох.

– Стой, сейчас интубирую, – Смирнов едва склонился над лицом бабушки, как вдруг пол под ногами вздыбился наискось вверх, и всё полетело кувырком.

Сергей вывалился из раскрытой при ударе задней двери. Болели плечо и скула – обо что-то приложился. «Скорая» лежала на боку. Сирена выключилась, а маячок продолжал мигать сине-красным, освещая вспышками асфальт и деревья на краю дороги.

– Где пациентка? – это Смирнов выполз из машины. Сергей растеряно и с досадой на самого себя кинулся обратно в салон. Бабушки не было.

Вылез.

– Нет её здесь.

– Знаю, – как-то совсем просто ответил Смирнов.

– Куда ж она… – начал было Сергей, но тут увидел её в очередном отблеске маячка.

Бабушка стояла на обочине, метрах в десяти от лежащей на боку машины, и неистово крестилась.

Он подлетел к ней, взял за руку, автоматически нащупывая пульс. Удивлённо отметил, что разве чуть чаще нормы.

– Бабушка, как вы? Пойдёмте к машине, – он ожидал, что она последует за ним, готовился даже подхватить ослабевшее тело, но бабушка выдернула руку из его ладони и отрицательно замотала головой. Сергей растерялся ещё больше.

В это время водитель объяснял Смирнову, что их при обгоне подрезал какой-то чудило на букву «м» и, чтобы не столкнуться, он немного взял руля вправо, а на колее машину кинуло на бок. При этом он сочно костерил всех – и чудилу, и дорожников. А Смирнов в этот момент вызывал другую бригаду и, глядя на попытки Сергея подвести бабушку к машине, улыбался в усы.

Скорая приехала быстро. Несмотря на сопротивление бабушки и её слова о том, что с ней всё хорошо, её всё же затолкали в машину и увезли. Один из фельдшеров остался, чтобы помочь обработать ссадины и порезы невезучему, как он выразился, экипажу.

– Почему невезучему? – возразил Смирнов. – Бабушку реанимировали. А у Серёги теперь своя байка есть.

(с) Сергей Рулёв

Мы продолжаем нашу рубрику, чтиво выходного дня. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: . Сегодня в рубрике творение ухтинского автора. Анатолий Цыганов. (г.Ухта)

В детстве я часто болел, поэтому друзей среди сверстников у меня не было. Когда голопузые сорванцы играли в лапту, которую у нас называли по-своему – «бить-бежать», я лежал с очередным воспалением лёгких. Потом с трудом выздоравливал, и гоняться за подзагоревшими на весеннем солнце пацанами уже не мог. Незначительные нагрузки вызывали сильнейшее сердцебиение и одышку. Чаще всего я уходил в ближайший лес и, представляя себя знаменитым охотником, гикал и аукал в кустах ивняка, в изобилии росшего по берегам мелководной речушки, носящей громкое название Барлак.

Из леса таскал домой разные коряги, которые в моём представлении казались охотничьими трофеями, добытыми в неравной схватке с дикими зверями. Корягами я постоянно захламлял ограду, за что мне не раз попадало от родителей. Однажды, сгибаясь под тяжестью очередной добычи, я увидел, как в соседний дом въезжали новые жильцы. Я остановился и с любопытством стал наблюдать за необычным процессом. Необычным было то, что из кузова машины выносили непривычные для сельской местности вещи. Это были и огромные напольные часы, и громадный радиоприёмник, и большой коричневый комод. Для нас, деревенских жителей, пределом мечтаний были часы-ходики с двумя гирьками да круглая тарелка динамика, работающая от общей сети подключения местного радиоузла.

Я стоял, разинув рот и позабыв о своей ноше, как вдруг в окно кто-то постучал. Через стекло смотрела девчонка с двумя рыжими косичками, торчащими одна – вверх, а другая – в сторону. Она призывно махнула маленькой ручкой и в мгновение исчезла.

Я положил корягу и с опаской взошёл на крыльцо. Робко переступив порог, я оказался в обставленной по-городскому квартире. Большой кожаный диван занимал немалую часть комнаты. В углу стоял знакомый комод и часы, которые только что внесли и ещё не установили на место. Три книжных шкафа были до отказа заполнены книгами. А самое интересное было то, что посреди комнаты стояла кресло-качалка. В кресле сидела та самая девчонка, которая махала мне из окна. Ноги её были укутаны тёплым одеялом. Меня это очень удивило – на дворе июль, а она так тепло укутана.

– Тебя как зовут? – приветливо спросила обладательница непокорных косичек.

– Толька. А ты – Танька. Вы недавно приехали. Я видел, как ваши вещи сгружали. Твой отец у нас на радиоузле работать будет. Мама говорит: тебе лечиться надо. Ты что – больная?

– Да, мы в городе жили. У меня вот, ёлки-зелёные, ноги болят. Врачи говорят – свежий воздух нужен. Природа всё может вылечить. Нам и пришлось переехать. А ты что тащил?

– Это я лося подстрелил, – гордо ответил за меня знаменитый охотник.

– Здорово, ёлки-зелёные. Я, когда поправлюсь, тоже буду на охоту ходить. Я лук и стрелы умею делать, как в племени делаваров.

Тогда я ещё не знал, кто такие делавары, и мне это слово поначалу не понравилось. Мы ещё поговорили о разных делах, и я понял, что нашёл родственную душу.

Прошло два месяца. Танька поправилась. Она стремительно порхала по двору, сметая всё вокруг, будто хотела наверстать упущенное, и в своём стремлении заражала энергией окружающих. Подруг она не признавала. Куклами и тряпками не интересовалась, а мальчишки её сторонились, настороженно воспринимая попытки Таньки к сближению. Поэтому во всех наших играх присутствовали только вымышленные друзья. Но какие это были люди! Мы плыли вокруг света с каравеллами Магеллана. Стремились на Север с Георгием Седовым. Искали Землю Санникова. Что только мы не предпринимали, стараясь быть похожими на героев прочитанных книг, которыми были забиты книжные шкафы дяди Паши, отца Таньки, в прошлом радиста полярной метеостанции.

Мы особо никого и не пускали в наш придуманный мир. Лишь однажды, когда играли в аборигенов Австралии, к нам прилип соседский мальчишка, Петька.

Петька был на год младше меня и вечно шмыгал сопливым носом. Его отовсюду гнали, и он уговорил нас взять его с собой в Австралию. Чтобы испытать нового члена экспедиции, мы решили проверить его на выдержку. Я как раз изготовил бумеранг аборигенов, и Танька задумала испытать его на Петьке. По замыслу Таньки, я должен был пустить бумеранг в Петьку, бумеранг должен был лететь прямо на него, затем обогнуть его по дуге и вернуться ко мне в руки.

При этом убивались два зайца: испытывалась Петькина выдержка, и определялись лётные качества бумеранга. Мы поставили Петьку на открытой лужайке, я хорошенько размахнулся и запустил бумеранг. Бумеранг, пролетев расстояние до Петьки, почему-то не захотел огибать препятствие и ударил жертву прямо в лоб. На лбу вскочила огромная шишка, и Петька побежал жаловаться родителям. Нам здорово влетело, а Танька сказала, что Петька хлюпик и не годится для наших будущих экспедиций. Я с ней согласился, так как рядом со Шмидтом, Крузенштерном и Колумбом Петька явно проигрывал. И большинством голосов мы исключили его из нашего коллектива.

В лесу мы построили хижину из подручного материала. Крышу слепили из старых кусков железа и на стену повесили на цепях тяжёлую корягу, вытащенную из реки, которую считали настоящим бивнем мамонта, так как попытки резать её ножом не привели ни к какому результату. Рядом я повесил выструганный из деревяшки охотничий нож, который Танька выкрасила акварельной краской. Получилось очень даже здорово. Особенно нам нравилось сидеть в хижине, когда надвигался дождь и барабанил по листам железа, а нам внутри было сухо и уютно. Если дождь заставал нас вдали от хижины, мы мчались домой к Таньке, где всегда никого не было. Мать и отец целыми днями пропадали на радиостанции, что-то там отлаживая и ремонтируя. Мы вытирались насухо широким махровым полотенцем. Я таких никогда не видел. У нас, деревенских, в ходу были льняные и вафельные. Забирались под одеяло и начинали строить планы будущих экспедиций. Поначалу я стеснялся Таньку. Но она, будучи на два года старше, строго сказала, что если мы решили быть всегда вместе, то надо привыкать друг к другу. Особенно если мы будем двигаться к Северному полюсу, здесь уж не до стеснений. Закон выживания гласит, что вместе всегда теплее, а тепло – это главное в Арктических льдах, и тут уж выбирать не приходится.

Я придвигался ближе к Танькиному плечу и смотрел, как бьётся жилка у неё на тонкой шее. Сердце моё замирало от ощущения надёжности и покоя, и я засыпал под голос будущей спутницы в великих путешествиях. Танька обижалась и пребольно пихала меня в бок. Я просыпался и снова слушал её убаюкивающий голос и соглашался со всеми её придумками.

Особенно нас взволновала судьба экспедиции Русанова. Больше всего поразило то, что экспедиция пропала и никого так и не нашли. Мы представляли, как измученные люди пробираются сквозь льды, как находят Землю Санникова. Там они остались и ждут помощи. Видели же Землю Санникова многие полярники, значит, она существует. Надо идти на поиски пропавшей экспедиции. Мы твёрдо встали на этот нелёгкий путь и поклялись, что выполним нашу задачу. В конце – концов, не так уж много времени прошло после пропажи Русанова и его людей – каких-то сорок-пятьдесят лет. Конечно, он уже немолод, но он должен быть жив. Наша задача – найти Землю Санникова! А там мы встретим самого Русанова.

К тому времени, как мы утвердились в своей идее, наступила зима, и мы принялись за подготовку к длительной экспедиции на Север. Для выполнения этой задачи нам было нужно надёжное оборудование. И в первую очередь – собачья упряжка и нарты. Как выглядят нарты, мы уже имели представление, почерпнутое из рисунков и фотографий. Соорудить нечто подобное из беговых лыж было делом простым. Конечно, пришлось пожертвовать парой охотничьих лыж из личных вещей дяди Паши, но он нас должен был простить. У нас же была героическая задумка – спасти людей!

Собрав соседских дворняг, мы связали их в общую упряжь, привязали к нартам и попытались сдвинуться с места. Собаки рванули в разные стороны и, запутавшись в постромках, подняли отчаянный визг. Еле распутав животных, мы глубоко задумались. Нужен был какой-то толчок, чтобы собаки потянули нарты. Танька быстро нашла выход. Она сказала, что если взять кошку и пустить её впереди своры, то собаки дружно потянут нарты, а там только успевай ими управлять. Как управлять нартами, мы понятия не имели. На следующий день я снова связал пойманных дворняг, сел в нарты и стал ждать Таньку. Танька гордо вышла из дома, пальто топорщилось, выдавая спрятанную за пазухой ношу.

Она отошла на двадцать шагов и крикнула, подражая крику филина. Это означало готовность номер один. Я вцепился в нарты, Танька бросила кошку на снег… Всё, что я запомнил – это дружный вопль собак, белый вихрь снега и внезапно выросший перед глазами телеграфный столб.

Очнулся я на кожаном диване в Танькиной квартире. Надо мной хлопотала её мама, а сама Танька взахлёб ревела в углу. Рядом с ней валялся широкий отцовский ремень. Всё было понятно без слов. Шрам над виском до сих пор напоминает мне неудавшуюся спасательную экспедицию.

С нас взяли страшную клятву, что мы больше не будем брать чужие вещи – имелись в виду дяди Пашины лыжи – и прекратим мучить животных. Клятву мы охотно дали, потому что лыжи всё равно были сломаны, а животных мы не мучили – это были издержки подготовки к сложному переходу по льдам Арктики.

После краха первой попытки спасательной экспедиции мы задумались о замене собак чем-то более надёжным. Конечно, в стране были и самолеты, и пароходы, и даже дирижабли, но нам они были не по карману. Мы решили, что пройти к Земле Санникова надёжнее всего на лыжах. Танька твёрдо заявила, что на лыжах пойду я, а она разобьёт базовый лагерь и будет поддерживать со мной связь по рации. Танька тоже очень хотела пойти со мной, но она знала, что не дойдёт – у неё больные ноги. С моим здоровьем тоже не всё было в порядке. Я был хилый и болезненный. С первой проблемой справились быстро: Танька отыскала две половинки кирпича и заставляла меня постоянно поднимать их над собой. Вторую проблему решили путём закаливания. Закаливаться надо было постепенно, но нас поджимало время, и Танька быстро нашла выход. Надо было начать обливаться ледяной водой, а потом перейти на купание в проруби.

Набрав два ведра воды, мы выставили их на мороз, дождались, когда вода покроется ледком, я разделся до плавок, и Танька бухнула на меня оба ведра. Я чуть-чуть попрыгал на улице, чтобы закрепить полученный эффект и растёрся полотенцем. К вечеру у меня поднялась температура, и я надолго слёг с двухсторонним воспалением лёгких. Когда выздоровел, общее собрание двух наших семей постановило, что дальнейшее продолжение нашей дружбы чревато очень серьёзными последствиями. Нам запретили встречаться, и постепенно все успокоились.

Мы тоже сделали вид, что больше друг друга не интересуем. Но, когда родители уходили на работу, я по-прежнему убегал к Таньке, и мы читали книжки и строили далеко идущие планы.

Потом дяде Паше предложили хорошую должность в городе и они уехали. Я сильно тосковал по своей подружке, но постепенно новые увлечения вытеснили детские воспоминания и я стал забывать две непокорные рыжие косички и вздёрнутый Танькин носик.

Закончив школу, я, как и большинство моих сверстников, поддавшись уговорам совхозного руководства, поступил в сельскохозяйственный институт. Отучившись два курса, я затосковал. Это было не для меня. Я не понимал, зачем мне состояние агротехники и экономические показатели сельскохозяйственных районов. С этим чувством я приехал домой на очередные каникулы.

По-прежнему пропадал в лесу и, задумавшись, подолгу сидел на берегу Барлака. Однажды, возвращаясь домой, я увидел во дворе знакомые рыжие косички. Танька нисколько не изменилась. Она стала более женственна, но всё так же стремительна была её походка и всё так же она мчалась, создавая вокруг вихревые потоки и сметая всё на своём пути.

– Толька, ёлки-зелёные! Что я узнала! Ты в сельхозинституте! Ты что забыл, о чём мы мечтали? Ты совсем офанарел! Ты же прокиснешь на своих пестиках вместе с дурацкими тычинками! Мы же с тобой мечтали о Севере, об Арктике, о путешествиях. Ты – предатель, Толька!

Танька, наконец, успокоилась:

– Ты знаешь, я сейчас работаю геофизиком. Это так интересно. Вот где простор для исследователя.

– А как же твои ноги? – перебил я поток упрёков.

– Чудак! Какие ноги? Сейчас современная техника, вертолёты, вездеходы. А какая аппаратура! Ты себе представить не можешь, на какой аппаратуре мы работаем! Эх ты. Прокисшая твоя душа!

Танька ещё долго ругала меня, вспоминая наши похождения. На следующий день она уехала. Я даже не узнал её адреса. В вихре воспоминаний это казалось такой мелочью.

Через два дня я вернулся в институт, забрал документы и пошёл поступать в геологоразведочный техникум. Моя мать долго плакала и ругала Таньку. Но я твёрдо заявил, что Танька здесь ни при чём и как дальше мне жить – это уже мои проблемы. Мать согласилась и успокоилась.

Окончив техникум, я уехал на Север. Искал ли я Таньку? Наверное, нет. Постепенно я забыл рыжие косички моей подружки. Быт затянул своей монотонностью. Лишь иногда накатывала непонятная тоска по родным местам и далёкому детству.

И вдруг судьба снова столкнула нас неожиданным образом. Однажды я оказался, не помню уже по каким делам, в геологическом управлении родного города. Шагая по коридору, я увидел до боли знакомую стремительную походку и непокорные рыжие волосы. Это была всё та же Танька. Я тихонько подошёл к ней сзади и прошептал наш полузабытый пароль. Танька вздрогнула и резко, всем телом, повернулась ко мне.

– Ты-ы? Ёлки-зелёные! Как ты здесь? Что ты здесь делаешь? Почему ты здесь?

Поток вопросов в одно мгновение выплеснулся на мою голову. Я рассказал ей всё. Мы забыли, зачем мы здесь, что происходит вокруг. Она работает в институте, закончила аспирантуру и теперь пишет диссертацию по гравиразведке. Завтра улетает на Полярный Урал и вернётся только осенью. Наша встреча была счастливым стечением обстоятельств. Ещё несколько минут, и она бы ушла. Её задержала машинистка, у которой забарахлила пишущая машинка. Это было здорово. Мы говорили и не могли наговориться, вспоминали и рассказывали друг другу о своей жизни. Мы договорились встретиться, когда она вернётся и у неё появится много свободного времени.

…Танька погибла глубокой осенью, возвращаясь с отрядом топографов. Вертолёт уже летел на базу, но попал во встречный воздушный поток. Машину начало крутить и вынесло на скалы. Пилоты уже не могли ничего сделать. Поисковая группа нашла только обгоревшие обломки вертолёта. Тел так и не обнаружили.

***

Над моей кроватью висит на цепях настоящий бивень мамонта, вид у него невзрачный. Он скорее похож на кусок коряги из моего детства. Рядом висит охотничий нож, с которым исколесил полтундры. Мои домашние постоянно раздражаются от вида этих «украшений». Много раз они пытались снять портящие общий вид вещи, но я упорно вывешиваю их на свои места. А над моим рабочим столом висит большая карта, где еле заметной точкой обозначено место гибели Таньки.

Я подолгу всматриваюсь в эту точку, и мне кажется, что Танька жива, ведь тела её так и не нашли, как и тела Русанова. Может, она ушла на поиски Земли Санникова и сейчас ждёт моей помощи.

(с) Анатолий Цыганов. (г.Ухта)