Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” произведения усинского автора Екатерины Казариной.

Чем бы нечисть ни тешилась

– Ёёёууухуууу!!!! – раздалось на весь лес, и рыжий комок пролетел над макушкой одного из самых высоких деревьев.

– Ого! – пронеслось в голове Бабы-Яги. – Не опоздала бы я на самое интересное… – И она постучала в гостеприимно распахнутые двери.

– О! Яга пришла! – поприветствовал её Домовой.

– Или прилетела? – уточнил кто-то его гостей.

– Погода ныне нелётная, – улыбнулась она в ответ, протягивая хозяину дома презент.

– Проходи, находи место, приземляйся! – указал куда-то вглубь избушки Домовой. Окончание фразы поглотила песня, затянутая гостями.

Пока Яга растерянно озиралась, пытаясь увидеть знакомые лица, её окликнули:

– Идём! – помахал лапой Кот Учёный, – тут даже местечко есть.

Пока Яга пробиралась к Коту, её поймал Леший, рядом с которым очистилось местечко на пеньке, а может и пенёк неожиданно вырос: у Домового всё под рукой всегда, и пеньки вырастают на пользу гостям. В руках тут же оказалась тарелка с чем-то невообразимо вкусным. А Джинн опять затянул разухабистую песню, которую, впрочем, многие сразу поддержали. Откуда-то из подпола начали подпевать даже мракобесы.

«Однако!» – пронеслось в голове у Яги, когда она увидела небольшой фейерверк, поднявшийся из стакана с фирменной (как выразился Домовой) настойкой. Глоток и перед глазами пронеслась радуга, по которой весело прыгали русалки и кикиморы. Тут одна из Кикимор предложила вызвать хор волшебных лягушек, которые и поют сами, и слова показывают, чтоб подпевать им можно было.

Взмахнув рукой, болотная жительница, а возможно и повелительница – уж больно царственные у неё жесты, вызвала самый, что ни на есть, лучший хор. Но, не вовремя ткнувшийся под руку болотник испортил пасс, комаров. Гости тут же подлетели со своих насиженных мест, ибо исполнители были весьма голодны. Кто-то запрыгал, почёсывая сидельные места, до которых непонятно как добрались комары, кто-то звонко зааплодировал, не давая добраться до своего тела, кто-то звонко захохотал, видя, как пытается спрятаться в свою лампу и затыкается изнутри Джинн. Горыныч поступил проще, плюнув огнём на особо резвых насекомых. Несколько десятков разом посыпались на пол, но кроме них пострадала и Лесовичка, взвизгнув и ныряя в чай, чтобы потушить платье. Домовой старательно замахал фартуком, выгоняя непрошенных гостей, а Кикимора ещё раз повела рукой. Появившийся хор лягушек доел остаток жужжащих насекомых и, расквакиваясь, стал занимать места по комнате, чтобы окружить всех гостей непередаваемым звучанием.

– А эта композиция будет специально для нашего заботливого хозяина! – провозгласила Кикимора и пошепталась с руководителем хора – огромным жабом в золотистом фраке. Жаб взмахнул лапкой, важно квакнул и маленькие лягушонки тоненько заквакали. Чуть позже к ним присоединились остальные, а ещё спустя несколько мгновений и гости стали поддерживать исполнителей. Яга с радостью узнала знакомую ей песню про удалого богатыря, что поехал в заморские страны покорять сердце знойной красавицы.

Одна песня сменялась другой, искристый напиток не раз вспыхивал в стаканах гостей и уже не было незнакомых или чужих нелюдей.

– Ух! – раздалось откуда-то от окна, куда на метле влетела очередная гостья. – Я вот тут мимо пролетала, услышала и залетела.

– А это ты удачно залетела! – поддержала компания, и тут же протянули волшебную настойку. Остальные подняли свои стаканы тоже. Яга задумчиво посмотрела на соседа и сделала внушительный глоток.

Утро наступило внезапно. Гости тихо сопели уже по своим домам. Домовой задумчиво осмотрел избушку, недосчитался головного убора, зато приобрёл волшебные штаны-скороходы. Праздник определённо удался…

О чем сплетничает нечисть

– Тьфу! – сплюнула Баба-Яга что-то в угол.

– Не ругайся, – успокаивающе процедила Русалка, разглядывая на свет что-то искрящееся в чуть мутном стакане.

– Да итить их, бохатырей этих, – поколупала когтем в зубах и опять сплюнула Яга, – придуть и начинают: «Встань к лесу передом, ко мне задом». Охальники! А кто будет цветочки носить да комплименты говорить? Взяли моду! Накорми-напои их, спать уложи, да ещё и колыбельную спой!

– Тогда за мозги! – Русалка удостоверилась, что содержимое стакана безопасно, как-никак уже пятый стакан пошёл и пока хорошо пошёл. Баба-Яга подняла свой, и подруги чокнулись:

– За мозги!

Немного помолчали, переводя дух после ядрёночки.

– А чего это ты, Ягушка, так против богатырей-то? Вроде тельце молодое, силёнок должно быть много.. – полюбопытствовала Русалка.

– Дык, ты давно этих удальцов видела без кольчуги-то? Ватки понаподкладывают, тьфу, швеи-рукодельницы!

– Что, везде? – удивилась Руська.

– Да не то слово! Даже в штаны подшивают! Приходится банника просить проследить да во время доложить, что да как там с этим молодцом, куда его после баньки: спать уложить или в печку сразу, – хитро улыбаясь, потянулась Яга.

– А последний-то чем тебе не угодил? – всё не унималась собеседница, допивая ядровку.

– Таки девкой оказался! – ещё раз поплевалась Баба-Яга. Русалка так и покатилась со смеху. – Видите ли, богатырушка боится на подвиги ехать, отправил суженую свою, мол, если любит, то принесёт для него голову Горыныча.

– Даааа.. Измельчали нынче богатыри, измельчали… Что, тогда за настоящих мужчин? – подмигнула Руська и наплюхала ещё по стаканчику.

– За настоящих мужчин!

Дамы выпили, помолчали.

– Кстати, о настоящих мужчинах, – мечтательно протянула Яга, – я тут давеча заглядывала к одному… Вот уж мужчина! Вся эта молодёжь и в подмётки не годится!

– Куда уж им равняться на тысячелетний опыт! А не поцарапал ничем? – хихикнула Русалка.

– А это как помять да положить… – продолжила мечтать Баба-Яга.

Но беседу прервал грохот и скрежет.

– Что? Опять? – всполошились подруги.

Но дверь распахнулась, и на пороге показался Кот Учёный.

– О, Котик! – обрадовалась Яга.

– Присоединяйся к честной компании! – пригласила к столу Русалка.

Посиделки продолжались. Из погреба была вытянута ещё одна бутылочка ядрёночки.

– Что, девчоночки, косточки перемываете? – поехидничал Кот Учёный.

– А куда ж без этого? – разливая искрящуюся жидкость, в тон ответила Яга. – Тебе не икалось вот только что? Или ты сам с мальчишника?

– Умная ты, Яга! – съязвил Кот… – Сообразила, что от Лешего.

– Ещё бы! – и Русалка сняла приставшие листочки с шерсти чёрного мяуки.

(с) Екатерина Казарина

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” автор из Печоры Жанна Моргун.

Проводница плацкартного вагона сухим профессиональным голосом прочитала билет и изрекла:

– Место 33, нижняя полка, последнее купе, проходите и располагайтесь!

Через секунду она бронёй встала на защиту своего вагона – следом за мной в вагон следовал зять с двумя сумками:

– А вы, молодой человек, куда прёте без билета?

– Я провожающий, только сумки донесу.

– Женщина, это всё – ваша ручная кладь? – оценивающим профессиональным взглядом, словно электронными весами, она взвесила мои сумки и подытожила:

– У вас же последнее купе! Вы мне весь задний проход перекроете своими сумками!

Не обращая внимания на её гостеприимную тираду, мы с любимым зятем донесли сумки до последнего купе, две из них поставили в рундук под нижнюю полку, ещё две сумки зять поднял на третью полку. В последнюю минуту перед отправлением поезда я успела сфотографировать фасад вокзала, обняла и расцеловала дочку и внучку, и поезд тронулся.

На календаре 31 декабря, за окном минус шесть градусов по Цельсию, в вагоне доброжелательные попутчики, в купе уже почти гостеприимная проводница. Мы все, став одним разноязычным сообществом, ехали в Москву. Не просто ехали, мы мчались. Под перестук колёс мы мчались навстречу новым приключениям, новым знакомствам, и, конечно же, навстречу Новому году.

6 часов в пути, Киев, стоянка поезда 20 минут. В столице Украины в наше купе, на боковые места, подсели ещё два пассажира, и уже в полном комплекте мы отправились от перрона Киевского вокзала. Все перезнакомились, расположились поудобней, распихали вышивания, вязания, журналы с кроссвордами, сигареты и другие незаменимые в дороге атрибуты в потаённые места, заполнили миграционные карточки, застегнули на замки-молнии карманы трико и спортивных курток, предварительно положив туда паспорта и гривны вперемешку с рублями, и сели ужинать.

Проводница, неслышно следуя от купе к купе, собрав всё своё очарование, обаяние и нежность, чай не предлагала, а мурлыча, как домашняя кошка, просила:

– Я понимаю, что через пару часов Новый год. У меня в купе тоже есть бутылочка «Шампанского». Только не напивайтесь. Потерпите до таможни. Как только переедем через границу, тогда уже сможете выпить. И я выпью вместе с вами. Только не пейте сейчас. А то на таможне вас ссадят с поезда и сдадут в милицию.

В вагоне, как в ресторане пятизвёздочного отеля, пахло котлетами, тушеными курицами, домашней колбасой, копченым салом, аппетитно хрустели маринованные помидоры и огурцы, под столами в бутылках предательски булькал самогон. Но предупреждённые бдительной проводницей, мы пить не стали, как говорится, подальше от греха. В серьёзности её намерений (пьяных на ближайшей станции сдать в милицию) никто даже не сомневался.

22 часа 50 минут, станция Зерново, Украинская таможня. Внося с собой порцию морозного свежего воздуха, в вагон степенно входят крепкие вооружённые ребята в зелёных мундирах. В каждом купе пограничников радостно приветствуют сдружившиеся за время пути пассажиры: «С Новым годом!». Но ребята с поставленными металлическими голосами явно не настроены на лирику. Они произносят стандартные фразы:

– Иконы, валюту, наркотики, оружие и взрывчатые вещества – везём?

Так и хочется ответить, что кроме сала, других наркотиков не возим. А 70-градусный самогон в пластиковых 1,5-литровых бутылках с наклейками «Збручанская природная столовая минеральная вода» хоть и можно назвать оружием нервнопаралитического действия, но во всём вагоне его явно не достаточно для экономической, а уж тем более политической, диверсии. С сотрудниками миграционной и паспортно-визовой службы попроще. Проверив миграционные карточки и паспорта, пожелав пассажирам «Счастливого пути» они вежливо ретировались из вагона. Последними в вагон зашли два солидных таможенника. Сосед по купе вежливо поздравил их с Новым годом, на что один из них обернулся и как-то с грустью сказал:

– Ещё больше часа до полуночи, а они уже нализались! – но его профессиональный нос не учуял запаха перегара, и таможенники покинули вагон. Проводница закрыла двери в тамбур, и поезд тронулся.

И тут же позвучало объявление:

– Через 20 минут станция Суземка. Не расслабляйтесь, это Российская таможня!

Я посчитала: Зерново – в 22часа 50 минут прибытие, 40 минут стоянка, в 23 часа 30 минут – отправление. 20 минут до Суземки. Получается, Новый год мы будем встречать на Российской таможне.

23 часа 50 минут, станция Суземка, Российская таможня. Внося с собой порцию морозного свежего воздуха, в вагон входят крепкие вооружённые ребята в форме пограничных войск Российской Федерации. Первая фраза, сказанная ими почти что в приказном порядке, ставит всё на свои места и разбивает в прах все мечты о том, что так предательски булькает в бутылках почти под каждым столиком:

– Вы въезжаете на территорию Российской Федерации, где действует Московское время. Переведите Ваши часы на час вперёд!

Лихорадочно жмутся кнопки мобильных телефонов, крутятся стрелки механических часов, мелькают цифры на мониторах кварцевых и электронных часов. И вот оно, свершилось! Московское время 00 часов 52 минуты.

Через 40 минут, когда вся процедура миграционного, таможенного, паспортно-визового и пограничного контроля была успешно завершена, поезд тронулся с места. Сосед по купе, расчёской уложив перед зеркалом редеющие волосы на своём некогда роскошном кучерявом чубе, достал откуда-то из сумки плитку шоколада и пошёл в купе к проводнице, чтобы помочь ей открыть ту заветную бутылочку «Шампанского».

– Какое «Шампанское»? – удивлённо спросила проводница. – Ложитесь спать! Уже половина второго ночи!

Утром я смотрела в окно на мелькающие за стеклом железнодорожные переезды, полустанки, станции, вокзалы, и понимала, что весь наш вагон не встретил Новый год. Да что там вагон! Весь поезд остался без Нового года, без 12 часов ночи и без боя Кремлёвских курантов.

Уж если мне придётся когда-нибудь ещё раз ехать в Новогоднюю ночь в поезде, я ни за что не поеду до Москвы. Я поеду в обратную сторону – от Москвы до Шепетовки! Так я встречу Новый год – сперва по Московскому времени, потом переведу часы на час назад, и встречу тот же Новый год ещё раз по местному времени. Надо же как-то компенсировать предыдущую поездку.

(с) Жанна Моргун

Усинская школьница Алёна Кальченко пробует себя не только в прозе, но и в поэзии. Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” ее потрясающее стихотворение. В моём городе осень. Только нет в этом грусти! Есть чудесные кисти, акварель и мольберт. И позвольте сегодня, я, как юный художник, Подарю своей Осени – лучший портрет. Она – знатная дама в золотом одеянии. Взгляд таинственно-скромный, из-под рыжих ресниц. Она тихо ступает по дорожкам и паркам, Провожая ладонью улетающих птиц. В моём городе Осень! Карнавал жёлтых листьев! Гроздья спелой рябины И дождей хоровод. Как идёт тебе, Осень, этот край златолистый! Ветка хвои зелёной не испортит наряд!

Сегодня в рубрике “Выходное чтиво” ухтинский автор Анатолий Цыганов. Попасть в рубрику может любой желающий, для этого надо прислать своё произведение нам на электронный ящик по адресу: . И будет теснить тебя во всех
жилищах твоих, доколе во всей
земле твоей не разрушит высоких
стен твоих, на которые ты надеешься.
(Второзаконие, Глава 28)

Собаки выли всю ночь. Свист ветра, замешанный на вое упряжки, создавал жуткую музыку. То одна, то другая собака заводила унылую полярную песню. И от тоски и от вынужденного долгого безделья вся свора подхватывала мелодию. До утра собаки не сомкнули глаз. Угрозы и уговоры не действовали, и сейчас упряжка, с утра запертая в пристройке, волновалась в ожидании кормёжки. Уставшие от бессонной ночи собаки внюхивались в стылый воздух и, часто перебирая застуженными лапами, от нетерпения поскуливали. Зима шагнула во вторую половину, и затянувшаяся пурга выматывала последние силы из натруженных собачьих мышц. Громадный серый вожак отделился от упряжки и, медленно потянувшись, обнюхал низкую дверь. За дверью было тихо. Вожак тихо поскреб облезлый порожек и хрипло тявкнул. Не дождавшись ответа, он вернулся на своё место и с громким вздохом лёг на подстилку. В избушке никто не шелохнулся.

Семён Бугра лежал на грубо сколоченных нарах, покрытых оленьими шкурами, и застывшим взглядом смотрел на низкий потолок избушки. С потолка гирляндами свисали пучки сухой травы, засушенные корешки, нанизанные на проволоку песцовые и заячьи лапки. Полутьма избушки нарушалась лишь мерцанием керосиновой лампы. Слабый колеблющийся огонёк выхватывал из мрака то олений череп, прибитый к стене, то размалёванную маску, то чучело полярной совы.

В свои шестьдесят с хвостиком Семён выглядел гораздо старше. Небольшого роста хватало, чтобы стоять, не задевая потолка охотничьей избушки, срубленной из просоленных брёвен, принесённых морским прибоем. На широком лице застыла кривоватая улыбка, слепленная из толстых до неправдоподобия губ. Голый, как биллиардный шар, череп пересекал наискось глубокий шрам – след когтя, убитого им ещё в молодости, медведя.

…Матёрый шатун, жутко облезлый и худой, притащился ночью к чуму, где спал Семён с женой. Собаки, поскуливая, попрятались под нарты, и шатун беспрепятственно ввалился в чум. Семён, ещё не совсем проснувшись, ощутил возле себя несвежее дыхание огромного зверя и, схватив топор, лежавший рядом с постелью, отпрыгнул в сторону. Медведь взревел и упал на оцепеневшую от страха жену. Удар топора и удар огромной лапы слились в единый звук. Смертельно раненный зверь успел ещё раз взмахнуть лапой и, падая, содрал скальп с головы Семёна. Когда Семён очнулся, солнце еле выглядывало из-за горизонта. Сколько времени находился в забытьи, он не знал. Собаки разбежались, олени тоже ушли в тундру. Рядом лежала убитая медведем жена. Распластавшись по всему чуму, хрипел умирающий медведь. Семён потерял сознание, а когда вновь в затуманенной голове немного прояснилось, он, шатаясь, вышел из чума и побрёл на восток. То падая, то вновь поднимаясь, Семён шёл по тундре. Временами он забывался и тогда видел перед собой своего деда – старого шамана, который превратился в огромного полярного волка и, оскалив серую клыкастую пасть, звал идти вперёд. Иногда сознание прояснялось, и Семён вновь видел перед собой волка. «Почему он меня не загрыз?» – мелькала туманная мысль. «Да это же мой дед», – успокаивался он и снова впадал в забытьё. Временами сквозь затуманенное сознание прорывался звериный вой, и Семён видел перед собой великого шамана. Но силы покидали израненное тело, и Семён вновь терял сознание. Внезапно до него дошло, что волк – это он сам. Он подошёл к лежащему на снегу человеку, обнюхал его со всех сторон и принялся зализывать кровоточащую рану на голове. Человек застонал, и Семён-волк отпрыгнул в сторону. Сознание вновь прояснилось, и Семён-человек попытался приподняться. Волк зарычал, но остался стоять на месте. Семён пополз, и волк потрусил рядом. Семен, шатаясь, встал и волк, подставив сильную шею, помог человеку. Держась за загривок зверя, человек побрёл вперёд. Потом волк пропал и где-то послышался скрип нарт.

Нарты, запряжённые тремя важенками, подъехали к лежащему без движения человеку, и старый пастух с удивлением отметил странного вида следы. Снег был истоптан волчьими лапами. Но казалось, что волк не пытался нападать на человека, а скорее, наоборот, помогал ему идти. Пастух погрузил полумёртвого человека на нарты и отвёз к своему чуму. Семёна вернули к жизни и вертолётом отправили в городскую больницу. Наперекор всему Семён выздоровел. Он поселился в отдалённой избушке, редко бывал в посёлке, но всегда появлялся там, где кто-либо заболевал. Так Семён стал шаманом. Людей он сторонился и не любил, когда кто-то появлялся возле избушки. Так и жил одиноким волком.

Отсутствие растительности на лице шамана компенсировали длинные рыжие волосы, торчащие из огромных круглых ушей. Кривые ноги были обуты в резиновые сапоги. Семён сапоги не снимал ни зимой, ни летом и не признавал другой обуви. Разувался он редко и только тогда, когда в сапогах хлюпала надоедливая вода. Ноги у него никогда не мёрзли. Голова мёрзла и часто болела, а ноги не мёрзли в любой мороз. Городской доктор сказал, что это следствие перенесённого нервного перенапряжения, но Семён знал, что он волк, а у волка лапы не мёрзнут. Потому и зимой и летом он ходил в шапке и резиновых сапогах, пугая необычным видом редких гостей своего жилища.

Сквозь вой ветра за стеной явственно послышался посторонний звук. Собаки забеспокоились и неуверенно затявкали. Звук то утихал, то с новой силой возникал из мрака тундры. Наконец, ясно можно было различить, как с натугой, часто перегазовывая, по бездорожью движется вездеход. «Эх, силы уже не те. Не зашаманил дорогу. Нашли всё-таки», – пробормотал Семён, натягивая мохнатую шапку, сшитую из шкуры росомахи. Росомаху он подстрелил четыре года назад, когда осторожный и хитрый зверь повадился таскать из капканов приманку. Каждый день, разложив приманку по кругу, Семён обнаруживал у первого капкана объеденные головы тухлой рыбы, самого лучшего лакомства для песца. Вокруг виднелись громадные следы росомахи. Два дня Семён крутился возле капканов, выслеживая хитрого зверя. На третий, спрятавшись за широким кустом с подветренной стороны, он увидел ворюгу. Росомаха вышла из-за бугра, внюхалась в воздух и неторопливо потрусила в сторону капкана. Семён снял с предохранителя карабин, повёл стволом по туловищу зверя и, остановив мушку на небольшой голове с оскаленной пастью, нажал курок. Выстрел хлёстко резанул слух. Росомаха подпрыгнула и осталась лежать тёмным пятном на голубоватом снегу. Через месяц Семён носил шапку из шкуры с жёстким ворсом, способным выдержать любой мороз

Вездеход рявкнул возле самой избушки и заглох. Вой ветра усилился, снежные заряды били в окна, с силой царапая стекло. Собаки рвались из пристройки, надсадно и с хрипом лая на непрошеных гостей. Сквозь вой ветра, скрежет снежных зарядов и лай собак как-то даже неестественно раздались человеческие голоса

– Се – мён! Се – мён! – кто-то усиленно звал хозяина избушки. – Семён! Ты живой!?

Выпрыгнувшие из вездехода люди подошли к избушке и, вдруг отпрянув, нерешительно остановились. Из-за приоткрытой двери показалась оскаленная волчья морда. Минуты три пришельцы переговаривались между собой, поглядывая на дверь, но больше из избушки никто не появлялся.

«Померещилось, или шаман пугает», – решили гости и, посмеиваясь над своими страхами, потянули за ручку низкой двери.

Дверь отворилась, и в клубах морозного пара через порог переступили два человека. Первый был председатель колхоза, второй – водитель вездехода

– Семён, ты где? – председатель удивлённо оглядел маленькое помещение. В углу горела керосинка, едва освещая убогое внутреннее убранство. В избушке никого не было. Спутники переглянулись. Странно, кто-то же выглядывал из двери. Вдруг за лампой что-то шевельнулось. От угла, как будто выйдя из стены, отделился хозяин избушки.

– Фу, напугал, чёртов шаман. Еле добрались. Принимай непрошеных гостей. Если бы не пурга, ни за что бы к тебе не завернули. Ты пургу нашаманил?

Семён выполз из угла и присел на краешек скамьи:

– Старый стал, сил уже нет. Пургу нашаманил, а дорогу закрутить уже не смог. Видно, верхние люди отвернулись от меня. Чай пить будете?

– У нас и покрепче кое-что найдётся. Давай строганину, – председатель раскрыл объёмную сумку и небрежным жестом выставил бутылку «Московской». Гости сняли полушубки и нерешительно остановились посреди избушки, ожидая приглашения, но хозяин молчал. В затянувшейся паузе раздался жуткий вой. Председатель с водителем вздрогнули и взглянули на хозяина. Семён сидел спокойно, он отодвинул бутылку и криво улыбнулся:

– Сколько лет меня знаешь, а никак не запомнишь. Не пью я. Курить курю, а вот пить – нет. Так и дед мой, великий шаман, завещал.

Председатель ухмыльнулся и, подмигнув водителю, подсел к столу:

– Ну, ты как знаешь, а нам бы и согреться не мешало. Утром уедем. Нам ещё стадо найти надо. Где-то западнее твоей берлоги с вертолёта оленей видели.

Семён вновь улыбнулся своей кривой улыбкой:

– Нету там стада. Тебе на юг ехать надо.

Председатель поперхнулся куском хлеба:

– Ты-то откуда знаешь? Ты от избушки только на километр отходишь.

– Мне верхние люди говорят, – Семён разлил по кружкам круто заваренный чай. – Поторопись, председатель, как бы беды не было. Вездеходка твоя шибко ненадёжна.

Председатель и водитель одновременно сплюнули через левое плечо – накаркает нечистый, и сгинешь в тундре.

***

Сейсмоотряд отрабатывал последние километры. Болотоход, урча и попыхивая выхлопами, вперевалку тащил балок сейсмостанции. Два тягача с поднятыми кузовами уже поджидали на стоянке. Размотанные «косы» чернели змеевидными линиями вдоль профиля. Болотоход не торопясь подъехал к стоянке, и тракторист, заглушив двигатель, уже хотел спрыгнуть с гусениц, как вдруг взгляд его уловил какое-то движение в тундре.

– Степаныч! – окликнул он оператора. – Вроде, что-то движется по тундре.

Оператор, прищурив глаза, внимательно вгляделся в еле заметную точку, скользящую от горизонта. Волк. Оператор махнул одному из водителей. Тягач резко сорвался с места и мягко покатил в сторону странного движения. Через несколько минут он догнал громадного серого зверя. Волк будто и не хотел убегать от вездехода. Приостанавливаясь и оглядываясь, он трусил по тундре. Внезапно волк остановился и, подняв к небу оскаленную пасть, завыл, затем бросился в сторону и исчез за ближайшим бугром. Водитель остановил вездеход и увидел двух человек, медленно бредущих по тундре. Разместив неизвестных в тягаче, он доставил их на сейсмостанцию. Из кабины выползли два сильно обмороженных человека. В одном из них оператор узнал председателя колхоза, на территории которого работал отряд. Отогревшись, мужики рассказали, как ехали на поиски отбившегося во время пурги оленьего стада, как ночевали у шамана и затем два дня крутились по тундре, так и не обнаружив оленей. И вот сегодня утром внезапно заглох двигатель вездехода. Если бы не сейсмоотряд, навряд ли в живых остались. Накаркал шаман проклятый. Пока разговаривали, тягач притащил колхозный вездеход. Водители залезли под капот, и оттуда раздались удивлённые возгласы. Позвали водителя вездехода и указали на двигатель. Сбоку зияла большая дыра. Заметно было, что вырван клок по старой трещине. Явно проглядывался заводской брак. Как он ещё работал, было совершенно непонятно. Вот тебе и шаман. Прав был Семён Бугра.

На следующий день за колхозниками прилетел вертолёт, а через неделю председатель прислал трактор за вездеходом. Случай забыли. Но уж больно заманчиво было взглянуть на живого шамана. Правда, председатель предупреждал, что если шаман не захочет, то никто его не найдёт. Но место избушки на карте указал точно и при этом добавил, что почти рядом с избушкой, возле самой реки, лежит целая гора пустых бочек. Бочки были в дефиците, и оператор уговорил начальника партии, якобы, съездить за ними на побережье.

День был ясный и солнечный. Вездеход, с полностью заправленными баками, помчался к устью Талоты. По профилю быстро преодолели половину пути. Затем, переваливаясь с одного бугра на другой, двинулись на север. Миновали хорошо заметный лесок с редкими ёлками. Ясно виднелись высокие пеньки. Кто-то недавно заготавливал дрова, значит, где-то рядом было жильё. Вот и гора пустых бочек. Загрузив десять бочек в кузов, принялись кружить вокруг в поисках избушки. На свежем снегу отчётливо был заметен след нарт. След проходил возле пустых бочек, заворачивал к лесочку и внезапно пропадал. Другим концом он захватывал настороженные капканы и замыкал большой круг возле, всё тех же, бочек. Избушки не было.

Внезапно воздух наполнился серой мглой. Откуда-то сорвался ветер, закружил воющим вихрем. Снежные заряды с силой рвали брезент кузова. Водитель попытался высунуться из кабины, чтобы разглядеть пропавший след, но жёсткий снег мгновенно забил глаза, и пришлось остановить вездеход. Вокруг ничего не было видно. В наступившей темноте слышно было только, как гудит ветер и хлопает брезент кузова. Вдруг что-то с силой ударило по переднему стеклу. Водитель приоткрыл дверцу и в ужасе отпрянул. На него из мрака пурги смотрела оскаленная волчья морда. Через секунду видение исчезло. Водитель оглянулся на пассажира, тот спокойно пил чай из термоса

– Ты чего? – тихо спросил он

-Да так, померещилось, – ответил дрожащим голосом водитель.

Часа два длилась злобная песня, и так же внезапно всё стихло. Всё так же светило солнце и ярко сверкал снег. Будто и не было сумасшедшего ветра, и не крутила буйная метель.

Целый день мужики кружили по спирали вокруг проклятых бочек. Избушка как сквозь землю провалилась. Уже к вечеру, заглушив двигатель, остановились перекусить. Тишина давила на барабанные перепонки. Ветер давно стих, и слышно было, как с гусениц вездехода падали куски налипшего снега. Внезапно откуда-то из тундры раздался нечеловеческий вопль, и, как бы вторя ему, где-то завыли собаки. И столько было тоски и животной боли в этом звуке, что мурашки пробежали по телам путешественников, и от жути волосы зашевелились на головах.

Топливо было на исходе. Надо было возвращаться на базу. Решили, что попозже ещё вернутся на это место. Не верилось, что не смогут найти эту заколдованную избушку, да и собачий вой указывал на присутствие жилья.

Когда до базы оставалось метров двести, внезапно заклинило коробку передач. Случись это посреди тундры, считай, два замерзших трупа. Будто шаман предупреждал, чтобы не лезли больше в его жизнь. Да и правда, потом уже, летом, разобрав коробку передач, водитель долго обалдевши смотрел на две шестеренки, между которыми торчал неизвестно как попавший туда болт. Больше шамана не искали.

***

Шаман стоял на пригорке и из-под ладони всматривался в сероватую даль, рядом лежала уставшая упряжка. Целый день он кружил по тундре, уводя вездеход от своего жилья. Наконец неизвестные выдохлись. В сумерках было видно, что вездеход стоит возле пустых бочек и сейчас отправится в обратную дорогу. На широком лице шамана появилась улыбка.

Он поднял голову к слабо мерцающим на небе звёздам и закричал. Собаки вскочили со своих мест и принялись с надрывом выть, признавая в крике шамана первобытный призыв далёких предков. А шаман всё кричал, перебирая гортанные звуки. Серый вожак подхватил боль полярной тоски, но не смог дотянуть до конца. Голос рассыпался по тундре и затих где-то вдали.

(с) Анатолий Цыганов